Автор: я
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: в процессе написания
читать дальше
Я научился делать вид, что мне всё равно. Судя по всему, у меня неплохо получалось, так как уже через полгода никто даже и не подозревал, что наш конфликт всё ещё приносит мне…некоторые неудобства нематериального плана.
Я почти перестал ощущать что-либо, глядя, как счастливые, раскрасневшиеся от удовольствия дети снуют туда сюда по заснеженным улицам от лавки к лавке, заглядываясь на прекрасные рождественские побрякушки, а их родители, отослав любимое чадо поиграть, закупают детишкам подарки.
С деланным безразличием я наблюдал, как веселится разношёрстная, от мала до велика детвора, радуясь приходу долгожданной весны, как ребятня пускает кораблики в ручьи. Я думал о том, как это глупо, и лишний раз напоминал себе, что не должен позволять своим мыслям перетекать в другое русло.
Но тогда я, наверное, всё ещё ждал чего-то. Не признаваясь самому себе, смутно надеялся на что-то. По ночам, полностью окунаясь в вязкую глубину, в своих сны, которые контролировать, увы, был не в силах, по-прежнему видел одно и то же.
Дом, стоящий неподалёку от дороги. Распахнутое окно и светлые занавески, которые легко пощипывает ветер, и вот я уже будто бы наяву слышу приглушенные, знакомые голоса, доносящиеся откуда-то из дальних комнат. Иллюзия так искусно смешивалась с явью, что я почти, почти уже верил было, но…
Краски лениво смазываются, чёткие образы превращаются в расплывчатые кляксы, и летний день, обволакивающий меня душистой ложью, тает в сером мареве. Всё меняется, быстро, неумолимо, и теперь вокруг только давящее НИЧЕГО.
Но в мглистой неизвестности я отчётливо ощущаю сырость и холод, и эти острые мелкие камешки, так глубоко и безжалостно впивающиеся в упёршиеся в землю ладони. Я чувствую жгучую боль в плече, разбираю невнятный отрывистый шум, закладывающий уши…
А ещё... ещё я вижу.
Вижу прямо перед собой бывшие некогда голубыми глаза, которые сейчас впитали в себя всю свинцовую серость грозового неба.
Так и сложилось
Времена посредничества постепенно канули в тускнеющее прошлое, уступив место первым личным встречам, осторожным и сдержанным. И если я, предельно ясно установив перед собой новые приоритеты и строгие границы, натренировав свою выдержку до совершенства, был абсолютно спокоен, не позволив ни единой лишней эмоции просочиться наружу, то он поначалу заметно дёргался в моём присутствии, всё время отводил беспокойный взгляд и покрывался пятнами.
Знаете, я получал от этого зрелища некоторое садистское удовольствие. Мне было приятно осознавать, что моё присутствие причиняет этому сопляку какой-никакой, но всё же дискомфорт, заставляет его нервничать и ощущать неловкость. И мне нравилось думать, что хоть таким, совершенно безобидным по сути образом я могу отплатить ему за причинённые мне тягостные минуты.
Кто бы мог себе представить, как сильно меня задевало отсутствие с его стороны хотя бы редких всполохов заинтересованности моей жизнью!
Да никто. Это было никому не под силу.
Отточив своё искусство до предела, я растягивал губы в вежливо-презрительной ухмылке, а внутри шевелился гадостный клубок из всякой тщательно хранимой мной под замком молчания дряни.
Ведь не похоже было, что он переживает или скучает по…тому, что было раньше.
Я чувствовал, как внутри в жарком пламени безвозвратно сгорает что-то, ещё недавно бывшее очень важным для меня.
Ну что же…отлично. Прекрасно.
Зато теперь все предельно ясно, и все фигуры встали на свои места.
Ещё пару-тройку десятков лет долой, и мы вполне можем обменяться несколькими фразами по делу и – очень редко – без него.
А мне уже даже и притворяться не надо было – такая удобная и весьма полезная черта характера, как совершенно неподдельное равнодушие ко всем и каждому, стала неотъемлемой частью моего существования. Мне и раньше, в общем-то, было плевать на многих, но сейчас мне стало плевать абсолютно на всех.
Это так всё упрощает, что поневоле удивляешься, почему ты был так глуп до сих пор.
В свою очередь, с той, другой стороны, не поступало никаких сигналов, способных насторожить, встревожить, попытаться расколоть покрывшую моё сердце плотную скорлупу отчуждённости, и мало-помалу я совершенно успокоился, принял существующее положение вещей как должное и был вполне доволен.
Но вот тут-то, нежданно-негаданно, после двух с лишним столетий ровного течения реки бытия, метеорит из прошлого свалился в спокойное озеро моей размеренной жизни и по капле расплескал его на много километров вокруг.
***
Внезапно начавшиеся бессмысленные звонки, пустой, бессмысленный трёп без особых причин и поражающее своей регулярностью настойчивое требование внимания с моей стороны.
Я мог бы предположить, что этому идиоту просто нечем заняться (что, в общем и целом, было весьма похоже на правду), и повыводить меня из терпения представляется ему забавным и увлекательным делом. И я даже так подумал поначалу.
После десятого…нет, после звонка пятнадцатого я всё-таки начал подозревать, что кто-то там, за океаном, окончательно утратил здравость рассудка и чувство меры. Болезненно скривившись от очередной телефонной трели и убедившись, что поблизости никого нет, я с чувством выругался, выключил мобильный и сменил сим-карту.
Дальше – больше.
В один отвратительный февральский день, сидя в кабинете и разгребая ежеквартальные бумаги на подпись, я вскинулся на нервный перестук в дверь. После краткого «войдите» внутрь заглянула моя помощница и, глупо похихикивая, просеменила к моему столу:
– Это для Вас, мистер Керкленд.
Я, запоздало отреагировав на странную интонацию, подозрительно взглянул на девушку и, не обращая внимания на её слова, поинтересовался:
– С Вами всё в порядке?
Я тщательно слежу за тем, чтобы среди моих сотрудников не было махровых идиотов и легкомысленных дураков, и поэтому с гордостью могу заявить, что у меня подобрался отличный штат работников. Я никогда никого не тиранил, но и не спускал ничего с рук, поэтому в отношении дисциплины царил абсолютный порядок. И вот, изучая лицо этой всегда аккуратно подобранной девушки, которую я знал как очень серьёзную и ответственную сотрудницу, я с раздраженным недоумением подмечал порозовевшие щёки и смеющиеся зелёные глаза, и гадал, что же такого фантастического могло произойти, чтобы вывести её из равновесия.
Благо, она всё же нашла в себе силы не смеяться во весь голос.
– Да, мистер Керкленд. Всё в порядке. Вот, пожалуйста, – она быстро положила что-то на стол и почти бегом покинула кабинет. Её еле хватило до порога, и через мгновение я прекрасно услышал взрыв развесёлого хохота, заполонивший приёмную.
Следовало бы отдать девице должное, ведь она смогла продержаться до самой двери. Будь я на её месте, то не вытерпел бы и секунды. Но в тот момент я ещё не подозревал, что происходит, поэтому, сердито схватив бумажку, которую она принесла, я поспешил разобраться в этой дурацкой ситуации.
…Спустя минуту, отбросив от себя картонку цвета фуксии, усыпанную блёстками и украшенную изображением страдающего ожирением ребёнка в перьях, я поспешил спрятать побуревшее лицо в ладонях.
– Кретин! – ядовито шипел я, стараясь справиться с приступом бессильного гнева и глубокого стыда. – Кретины! Треклятый лягушатник, почерк этой винной хари здесь за километр слышно!
К тихому похахатыванию за стеной присоединились теперь ещё и чьи-то визгливые смешки.
Так и не придумав тогда ничего дельного (а точнее, сиюминутно осуществимого), я решил проигнорировать издёвку, не растрачивая попусту свои нервы.
В том, что это была именно она (издёвка, то есть), я был уверен. Ровно как и в том, что в долгу я не останусь, отплатив им за позор в десятикратном размере.
Я ошибался.
Это действительно было приглашение, настоящее приглашение на реальный (хоть и не перестающий от этого быть дурацким) праздник. Осознание этого факта вогнало меня в некоторый ступор, так что я, опешив, отвечал на внезапный телефонный звонок скорее рефлекторно, чем обдуманно, и не слышал, что говорят мне в ответ. Кажется, у меня даже на секунду промелькнула мысль, что он расстроился, когда я, сбитый звонком с толку, сказал, что не приду. Но потом я опомнился, переменил наивное «расстроился» на более подходящее «беспричинно разозлился» и, отняв трубку от лица, поспешил нажать на сброс.
Мне не нужны лишние проблемы.
***
На том мартовском заседании, как сейчас помню, я чуть не свалился под стол.
Было невыносимо тяжело. Я не спал почти три дня, пытаясь оперативно исправить нелепую ошибку подчинённых, ругаясь с чиновниками и переделывая документацию по региональному бюджету чуть ли не единолично. Моя усталость перешла все разумные границы, так что последние силы уходили на то, чтобы просто удерживать себя в вертикальном положении.
Покидая конференц-зал, я чувствовал себя едва ли не самым вымотанным человеком на планете. Безумно хотелось упасть, забыться, и я, ковыляя на подкашивающихся ногах до машины, тихо благодарил небеса за то, что всё уже позади…
И тут Америка выкинул свой очередной фортель. Сдерживать себя было бесполезно и, кажется, я успел пару раз плюнуть в него ядом. Мне было наплевать, но всё же…
Нехорошее предчувствие, поселившееся во мне, продолжало расти. Но я упрямо выкидывал закрадывающиеся подозрения прочь из тяжелой головы.
Что ж, в тот день он явно чего-то хотел от меня. Не от государства Англия в лице живого существа, не от потенциального экономического партнёра и делового коллеги, а от человека.
От личности по имени Артур Керкленд.
Но в тот момент я не думал об этом, просто не в состоянии был это делать – я исчерпал запас сил, и их совсем не осталось для требующей напряжения аналитической деятельности.
А вот позже, пару дней спустя, сортируя файлы в мысленном архиве, я запнулся об этот крохотный нюанс. Абсурдные догадки и нелепые предположения тут же вихрем завертелись в голове, и тут же были отброшены на задний план по причине зашкаливающей глупости.
Второстепенная, ненужная информация.
Стереть.
Точка.
Но эти мысли всё зудели, зудели внутри черепной коробки, и я знал, что на горизонте появляется серьёзная проблема.
Но я не хотел это принимать.
Не хотел верить.
***
Перед сощурившимися от напряжения глазами разбегаются однотипные, совершенно идентичные строки приказов и распоряжений. Глухой гул от ламп дневного света нестерпимо въедается в тишину, хочется спать.
Как же хочется спать.
Закрыв лицо руками и позволив себе на минуту прикрыть глаза, я вслушиваюсь в тихий, едва слышный шелест дождя. Мерный, убаюкивающий ритм плавно перебивает гудение ламп, и я из последних сил удерживаю себя в сознательном состоянии, чувствуя, что ещё немного – и я сломаюсь под натиском дрёмы.
…Верно, я почти что на грани, опасно балансирую над омутом беспамятства. Усталый мозг начинает генерировать фантастические картинки, чьи-то образы, отблески, отзвуки…
Я слегка потряс головой, прогоняя наваждение, но долговязая фигура в дверном проёме, которой здесь совершенно точно не может быть, никуда не исчезла.
Неужели я не успел?
Как же это скверно… Но коль скоро мне нечего терять, заведомо пустая фраза вырывается сама собой.
– Что ты здесь забыл?
И сон улетучивается, когда я предельно чётко слышу ответ на свой вопрос.
***
Я не уверен до конца.
Я пока не знаю точно, я ещё не разобрался, но…
Мне кажется, я понял, чего именно он хочет.
Это неважно, я знаю. Я безучастен, я вышел из игры много лет назад, кое-как смирившись с поражением.
Мне больше нет до этого дела. Но по неизвестной причине удерживать своё хладнокровие с каждым днём становится всё труднее и труднее.
Это лишь один из возможных вариантов. Один.
Но я должен быть осторожнее. Я ни в коем случае не должен допустить ошибки.
Абстрагироваться, полностью, до конца.
Нет, Америка.
Ты не пройдёшь дальше. Ты не сможешь, я не позволю.
Я не дам тебе снова ударить меня по самому уязвимому месту.
Я не повторю свою ошибку. Никогда.
***
Миг, другой, третий…
Минуты сменяют друг друга, мир продолжает жить, и мы все вместе, хотим того или нет, продолжаем шагать в будущее. Несмотря ни на что, упрямо движемся вперёд, кто по инерции, кто самостоятельными усилиями, а кого-то смело ведут за собой другие…
Я часто думаю об этом, когда смотрю из окна на огромный город, дышащий, движущийся, вновь и вновь желающий чего-то.
Вздохнув, я с усилием оторвал взгляд от окна и возобновил свой путь по коридору, углубившись в спутанные мысли.
Эти несколько недель были на удивление спокойными, и я был несказанно рад такому раскладу. Нет, правда.
К тому же, относительное затишье заметно притупило моё обострившееся чувство самосохранения, чуть-чуть расслабило меня, и я всё-таки решился вставить в телефон свою старую служебную сим-карту. Наверняка Алиса (моя помощница) не смогла предупредить всех о внезапной и, в свете последних событий, просто необходимой смене номера – до кого-то не дозвонилась, кто-то забыл изменить контакт в телефонной книге и прочее, прочее, прочее…Вот и посмотрим, кто остался «за бортом».
Входящих оказалось не так много, и я, довольный, неторопливо шёл через приёмную по направлению к своему кабинету, на ходу удаляя старые смс.
Одно голосовое с неизвестного.
Странно. Мне редко оставляют сообщения на автоответчике.
Что ж…
«Прослушать».
«Дорогой Арт-..ур! Так как ты упорно не хочешь брать трубку и уж тем более встретиться со мной, мне ничего не остаётся, как написать тебе…»
По всей видимости, я замер на месте и простоял без движения до тех пор, пока приятный женский голос в динамике не сообщил мне, что новых сообщений больше нет.
Я не понял, почему Алиса в молчаливом испуге пристально смотрит на мою руку, медленно опустившуюся вниз, и что за странный треск прозвучал только что у моего уха. Заполонившая всего меня холодная ярость, вперемешку с растерянностью и горчащей тоской, смела всё на своём пути. Последнее звено в череде нелепых событий подтвердило то, в чём я так долго не хотел себе признаваться.
Лишь зайдя в кабинет, я заметил, что стекло дисплея на сжатом в руке мобильнике потемнело, и по нему ломаной паутиной расползлись глубокие трещины.
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: в процессе написания
читать дальше
Я научился делать вид, что мне всё равно. Судя по всему, у меня неплохо получалось, так как уже через полгода никто даже и не подозревал, что наш конфликт всё ещё приносит мне…некоторые неудобства нематериального плана.
Я почти перестал ощущать что-либо, глядя, как счастливые, раскрасневшиеся от удовольствия дети снуют туда сюда по заснеженным улицам от лавки к лавке, заглядываясь на прекрасные рождественские побрякушки, а их родители, отослав любимое чадо поиграть, закупают детишкам подарки.
С деланным безразличием я наблюдал, как веселится разношёрстная, от мала до велика детвора, радуясь приходу долгожданной весны, как ребятня пускает кораблики в ручьи. Я думал о том, как это глупо, и лишний раз напоминал себе, что не должен позволять своим мыслям перетекать в другое русло.
Но тогда я, наверное, всё ещё ждал чего-то. Не признаваясь самому себе, смутно надеялся на что-то. По ночам, полностью окунаясь в вязкую глубину, в своих сны, которые контролировать, увы, был не в силах, по-прежнему видел одно и то же.
Дом, стоящий неподалёку от дороги. Распахнутое окно и светлые занавески, которые легко пощипывает ветер, и вот я уже будто бы наяву слышу приглушенные, знакомые голоса, доносящиеся откуда-то из дальних комнат. Иллюзия так искусно смешивалась с явью, что я почти, почти уже верил было, но…
Краски лениво смазываются, чёткие образы превращаются в расплывчатые кляксы, и летний день, обволакивающий меня душистой ложью, тает в сером мареве. Всё меняется, быстро, неумолимо, и теперь вокруг только давящее НИЧЕГО.
Но в мглистой неизвестности я отчётливо ощущаю сырость и холод, и эти острые мелкие камешки, так глубоко и безжалостно впивающиеся в упёршиеся в землю ладони. Я чувствую жгучую боль в плече, разбираю невнятный отрывистый шум, закладывающий уши…
А ещё... ещё я вижу.
Вижу прямо перед собой бывшие некогда голубыми глаза, которые сейчас впитали в себя всю свинцовую серость грозового неба.
Так и сложилось
Времена посредничества постепенно канули в тускнеющее прошлое, уступив место первым личным встречам, осторожным и сдержанным. И если я, предельно ясно установив перед собой новые приоритеты и строгие границы, натренировав свою выдержку до совершенства, был абсолютно спокоен, не позволив ни единой лишней эмоции просочиться наружу, то он поначалу заметно дёргался в моём присутствии, всё время отводил беспокойный взгляд и покрывался пятнами.
Знаете, я получал от этого зрелища некоторое садистское удовольствие. Мне было приятно осознавать, что моё присутствие причиняет этому сопляку какой-никакой, но всё же дискомфорт, заставляет его нервничать и ощущать неловкость. И мне нравилось думать, что хоть таким, совершенно безобидным по сути образом я могу отплатить ему за причинённые мне тягостные минуты.
Кто бы мог себе представить, как сильно меня задевало отсутствие с его стороны хотя бы редких всполохов заинтересованности моей жизнью!
Да никто. Это было никому не под силу.
Отточив своё искусство до предела, я растягивал губы в вежливо-презрительной ухмылке, а внутри шевелился гадостный клубок из всякой тщательно хранимой мной под замком молчания дряни.
Ведь не похоже было, что он переживает или скучает по…тому, что было раньше.
Я чувствовал, как внутри в жарком пламени безвозвратно сгорает что-то, ещё недавно бывшее очень важным для меня.
Ну что же…отлично. Прекрасно.
Зато теперь все предельно ясно, и все фигуры встали на свои места.
Ещё пару-тройку десятков лет долой, и мы вполне можем обменяться несколькими фразами по делу и – очень редко – без него.
А мне уже даже и притворяться не надо было – такая удобная и весьма полезная черта характера, как совершенно неподдельное равнодушие ко всем и каждому, стала неотъемлемой частью моего существования. Мне и раньше, в общем-то, было плевать на многих, но сейчас мне стало плевать абсолютно на всех.
Это так всё упрощает, что поневоле удивляешься, почему ты был так глуп до сих пор.
В свою очередь, с той, другой стороны, не поступало никаких сигналов, способных насторожить, встревожить, попытаться расколоть покрывшую моё сердце плотную скорлупу отчуждённости, и мало-помалу я совершенно успокоился, принял существующее положение вещей как должное и был вполне доволен.
Но вот тут-то, нежданно-негаданно, после двух с лишним столетий ровного течения реки бытия, метеорит из прошлого свалился в спокойное озеро моей размеренной жизни и по капле расплескал его на много километров вокруг.
***
Внезапно начавшиеся бессмысленные звонки, пустой, бессмысленный трёп без особых причин и поражающее своей регулярностью настойчивое требование внимания с моей стороны.
Я мог бы предположить, что этому идиоту просто нечем заняться (что, в общем и целом, было весьма похоже на правду), и повыводить меня из терпения представляется ему забавным и увлекательным делом. И я даже так подумал поначалу.
После десятого…нет, после звонка пятнадцатого я всё-таки начал подозревать, что кто-то там, за океаном, окончательно утратил здравость рассудка и чувство меры. Болезненно скривившись от очередной телефонной трели и убедившись, что поблизости никого нет, я с чувством выругался, выключил мобильный и сменил сим-карту.
Дальше – больше.
В один отвратительный февральский день, сидя в кабинете и разгребая ежеквартальные бумаги на подпись, я вскинулся на нервный перестук в дверь. После краткого «войдите» внутрь заглянула моя помощница и, глупо похихикивая, просеменила к моему столу:
– Это для Вас, мистер Керкленд.
Я, запоздало отреагировав на странную интонацию, подозрительно взглянул на девушку и, не обращая внимания на её слова, поинтересовался:
– С Вами всё в порядке?
Я тщательно слежу за тем, чтобы среди моих сотрудников не было махровых идиотов и легкомысленных дураков, и поэтому с гордостью могу заявить, что у меня подобрался отличный штат работников. Я никогда никого не тиранил, но и не спускал ничего с рук, поэтому в отношении дисциплины царил абсолютный порядок. И вот, изучая лицо этой всегда аккуратно подобранной девушки, которую я знал как очень серьёзную и ответственную сотрудницу, я с раздраженным недоумением подмечал порозовевшие щёки и смеющиеся зелёные глаза, и гадал, что же такого фантастического могло произойти, чтобы вывести её из равновесия.
Благо, она всё же нашла в себе силы не смеяться во весь голос.
– Да, мистер Керкленд. Всё в порядке. Вот, пожалуйста, – она быстро положила что-то на стол и почти бегом покинула кабинет. Её еле хватило до порога, и через мгновение я прекрасно услышал взрыв развесёлого хохота, заполонивший приёмную.
Следовало бы отдать девице должное, ведь она смогла продержаться до самой двери. Будь я на её месте, то не вытерпел бы и секунды. Но в тот момент я ещё не подозревал, что происходит, поэтому, сердито схватив бумажку, которую она принесла, я поспешил разобраться в этой дурацкой ситуации.
…Спустя минуту, отбросив от себя картонку цвета фуксии, усыпанную блёстками и украшенную изображением страдающего ожирением ребёнка в перьях, я поспешил спрятать побуревшее лицо в ладонях.
– Кретин! – ядовито шипел я, стараясь справиться с приступом бессильного гнева и глубокого стыда. – Кретины! Треклятый лягушатник, почерк этой винной хари здесь за километр слышно!
К тихому похахатыванию за стеной присоединились теперь ещё и чьи-то визгливые смешки.
Так и не придумав тогда ничего дельного (а точнее, сиюминутно осуществимого), я решил проигнорировать издёвку, не растрачивая попусту свои нервы.
В том, что это была именно она (издёвка, то есть), я был уверен. Ровно как и в том, что в долгу я не останусь, отплатив им за позор в десятикратном размере.
Я ошибался.
Это действительно было приглашение, настоящее приглашение на реальный (хоть и не перестающий от этого быть дурацким) праздник. Осознание этого факта вогнало меня в некоторый ступор, так что я, опешив, отвечал на внезапный телефонный звонок скорее рефлекторно, чем обдуманно, и не слышал, что говорят мне в ответ. Кажется, у меня даже на секунду промелькнула мысль, что он расстроился, когда я, сбитый звонком с толку, сказал, что не приду. Но потом я опомнился, переменил наивное «расстроился» на более подходящее «беспричинно разозлился» и, отняв трубку от лица, поспешил нажать на сброс.
Мне не нужны лишние проблемы.
***
На том мартовском заседании, как сейчас помню, я чуть не свалился под стол.
Было невыносимо тяжело. Я не спал почти три дня, пытаясь оперативно исправить нелепую ошибку подчинённых, ругаясь с чиновниками и переделывая документацию по региональному бюджету чуть ли не единолично. Моя усталость перешла все разумные границы, так что последние силы уходили на то, чтобы просто удерживать себя в вертикальном положении.
Покидая конференц-зал, я чувствовал себя едва ли не самым вымотанным человеком на планете. Безумно хотелось упасть, забыться, и я, ковыляя на подкашивающихся ногах до машины, тихо благодарил небеса за то, что всё уже позади…
И тут Америка выкинул свой очередной фортель. Сдерживать себя было бесполезно и, кажется, я успел пару раз плюнуть в него ядом. Мне было наплевать, но всё же…
Нехорошее предчувствие, поселившееся во мне, продолжало расти. Но я упрямо выкидывал закрадывающиеся подозрения прочь из тяжелой головы.
Что ж, в тот день он явно чего-то хотел от меня. Не от государства Англия в лице живого существа, не от потенциального экономического партнёра и делового коллеги, а от человека.
От личности по имени Артур Керкленд.
Но в тот момент я не думал об этом, просто не в состоянии был это делать – я исчерпал запас сил, и их совсем не осталось для требующей напряжения аналитической деятельности.
А вот позже, пару дней спустя, сортируя файлы в мысленном архиве, я запнулся об этот крохотный нюанс. Абсурдные догадки и нелепые предположения тут же вихрем завертелись в голове, и тут же были отброшены на задний план по причине зашкаливающей глупости.
Второстепенная, ненужная информация.
Стереть.
Точка.
Но эти мысли всё зудели, зудели внутри черепной коробки, и я знал, что на горизонте появляется серьёзная проблема.
Но я не хотел это принимать.
Не хотел верить.
***
Перед сощурившимися от напряжения глазами разбегаются однотипные, совершенно идентичные строки приказов и распоряжений. Глухой гул от ламп дневного света нестерпимо въедается в тишину, хочется спать.
Как же хочется спать.
Закрыв лицо руками и позволив себе на минуту прикрыть глаза, я вслушиваюсь в тихий, едва слышный шелест дождя. Мерный, убаюкивающий ритм плавно перебивает гудение ламп, и я из последних сил удерживаю себя в сознательном состоянии, чувствуя, что ещё немного – и я сломаюсь под натиском дрёмы.
…Верно, я почти что на грани, опасно балансирую над омутом беспамятства. Усталый мозг начинает генерировать фантастические картинки, чьи-то образы, отблески, отзвуки…
Я слегка потряс головой, прогоняя наваждение, но долговязая фигура в дверном проёме, которой здесь совершенно точно не может быть, никуда не исчезла.
Неужели я не успел?
Как же это скверно… Но коль скоро мне нечего терять, заведомо пустая фраза вырывается сама собой.
– Что ты здесь забыл?
И сон улетучивается, когда я предельно чётко слышу ответ на свой вопрос.
***
Я не уверен до конца.
Я пока не знаю точно, я ещё не разобрался, но…
Мне кажется, я понял, чего именно он хочет.
Это неважно, я знаю. Я безучастен, я вышел из игры много лет назад, кое-как смирившись с поражением.
Мне больше нет до этого дела. Но по неизвестной причине удерживать своё хладнокровие с каждым днём становится всё труднее и труднее.
Это лишь один из возможных вариантов. Один.
Но я должен быть осторожнее. Я ни в коем случае не должен допустить ошибки.
Абстрагироваться, полностью, до конца.
Нет, Америка.
Ты не пройдёшь дальше. Ты не сможешь, я не позволю.
Я не дам тебе снова ударить меня по самому уязвимому месту.
Я не повторю свою ошибку. Никогда.
***
Миг, другой, третий…
Минуты сменяют друг друга, мир продолжает жить, и мы все вместе, хотим того или нет, продолжаем шагать в будущее. Несмотря ни на что, упрямо движемся вперёд, кто по инерции, кто самостоятельными усилиями, а кого-то смело ведут за собой другие…
Я часто думаю об этом, когда смотрю из окна на огромный город, дышащий, движущийся, вновь и вновь желающий чего-то.
Вздохнув, я с усилием оторвал взгляд от окна и возобновил свой путь по коридору, углубившись в спутанные мысли.
Эти несколько недель были на удивление спокойными, и я был несказанно рад такому раскладу. Нет, правда.
К тому же, относительное затишье заметно притупило моё обострившееся чувство самосохранения, чуть-чуть расслабило меня, и я всё-таки решился вставить в телефон свою старую служебную сим-карту. Наверняка Алиса (моя помощница) не смогла предупредить всех о внезапной и, в свете последних событий, просто необходимой смене номера – до кого-то не дозвонилась, кто-то забыл изменить контакт в телефонной книге и прочее, прочее, прочее…Вот и посмотрим, кто остался «за бортом».
Входящих оказалось не так много, и я, довольный, неторопливо шёл через приёмную по направлению к своему кабинету, на ходу удаляя старые смс.
Одно голосовое с неизвестного.
Странно. Мне редко оставляют сообщения на автоответчике.
Что ж…
«Прослушать».
«Дорогой Арт-..ур! Так как ты упорно не хочешь брать трубку и уж тем более встретиться со мной, мне ничего не остаётся, как написать тебе…»
По всей видимости, я замер на месте и простоял без движения до тех пор, пока приятный женский голос в динамике не сообщил мне, что новых сообщений больше нет.
Я не понял, почему Алиса в молчаливом испуге пристально смотрит на мою руку, медленно опустившуюся вниз, и что за странный треск прозвучал только что у моего уха. Заполонившая всего меня холодная ярость, вперемешку с растерянностью и горчащей тоской, смела всё на своём пути. Последнее звено в череде нелепых событий подтвердило то, в чём я так долго не хотел себе признаваться.
Лишь зайдя в кабинет, я заметил, что стекло дисплея на сжатом в руке мобильнике потемнело, и по нему ломаной паутиной расползлись глубокие трещины.
@настроение: mne grustno
