Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

APH фанфик "Seven i". Глава 12.

Автор: я
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: в процессе написания

Вот и…всё.

Я сижу на холодном дощатом полу, подтянув к себе ноги и утыкаясь затылком в стену.
С силой втягиваю в себя пахнущий прелой листвой воздух, выдыхаю, и крылья носа слабо трепещут, взволнованные осенней прохладой, а вздымающуюся грудь раз за разом пронзает нестерпимая боль.
Да, определённо, воздух в это время так и пахнет: морозной влагой и горчащим ароматом увядания. Солнца нет, поэтому на улице, скорее всего, холодно. А то, с каким трудом мне даётся каждый новый вдох и выдох, значит лишь одно: мне больно. Мне сейчас должно быть больно. Должно быть.
Я не знаю. Я как будто обколот убойными анестетиками.

Состояние крайней степени апатии и невосприимчивости к внешним раздражителям.
Человек, по уши увязший в болоте собственных ошибок, глупости, ограниченности; безвольно опустивший руки, сдавшийся. Добровольно переставший бороться, переставший желать.
Живой труп.

Октябрь.
Сейчас ещё октябрь…наверное. Число…не помню. День недели?
Без разницы.
Утро, день или вечер сейчас – мне тоже неизвестно, так что говорить о точных цифрах на часах смысла нет вообще.
Усилием воли подавляю разрывающий лёгкие кашель, и наружу просачивается лишь невнятный хрип. Но я не слышу и его. Я…не хочу.
В комнате темно. За открытым нараспашку окном – бесконечные бурые сумерки и тяжёлая густая пелена тянущихся далеко за горизонт туч. Тот скудный свет, что ещё просачивается внутрь, пока позволяет глазам чётко видеть. Но рано или поздно он исчезнет, растворившись под напором тьмы, и мой сузившийся до пределов одной комнаты мирок погрузится во мрак.
Всё равно.
Мне нечего разглядывать.
Незачем свет.

Я окончательно утратил счёт времени. Секунда, минута, час – разве они отличаются друг от друга хоть чем-нибудь? Я существую теперь вне основного течения жизни, и общие законы здесь не действуют. Это место – пространство за чёртой, что отделяет остановившееся от продолжающего идти вперёд. Беспорядочная гамма нескольких оттенков серого. Мир без цвета, запаха и вкуса, без звуков и полностью лишённый ощущений. Лишь мой разум, пока ещё не застывший до конца, услужливо подкидывает мне возможные варианты происходящего.

Я просидел в одной и той же позе, кажется, вот уже целую вечность. Я ничего не чувствую, но, должно быть, расслабленные мышцы сильно затекли без движения. Кисти рук, едва касающиеся сырых от влажного воздуха досок, скорее всего, посинели от холода, беспрепятственно проникающего внутрь сквозь открытые окна. Очки съехали на кончик носа, оставив глазам, глядящим поверх них, лишь нечёткие, размытые контуры.
Рецепторы ещё функционируют, я смутно понимаю это. Но полученная информация надолго задерживается в пути, и лишь спустя несколько минут, вяло наблюдая за взлетающими занавесками, я что-то осознаю, а в распухшей от пустоты голове раздаётся тихий щелчок.
Ветер.
На улице ветер. Струи воздуха треплют беззащитные куски ткани, бросая их то вверх, то вниз, то вытаскивая их наружу и упрямо стараясь оторвать от карниза. Новый порыв, и на грязный пол, усыпанный калейдоскопом из маленьких кусочков зеркала, на запылившуюся крышку старого рояля опускаются несколько мёртвых листьев. Пустой камин зияющей дырой чернеет в глубине гостиной и обдаёт меня своим ледяным дыханием.

Что это?
Что со мной?
Что происходит?
Я не могу…не знаю. Я только понимаю пока, что где-то совсем рядом то место, из которого никогда не возвращаются… и сейчас я стою прямо на его пороге.
Стою, почти не сопротивляясь мощной, обволакивающей сознание силе, что неотрывно тянет меня туда.
Да, почти без сопротивления. Почти поддавшись, почти утратив волю. Но всё же…
Одна-единственная оставшаяся у меня связь с реальностью, эта тонкая нить, готовая вот-вот порваться, но всё ещё целая…она как чья-то призрачная рука несмело держит меня, не давая сделать шаг вперёд, и соединяет с настоящим.

В потёмках, словно крошечная лампада, тусклым светом зажёгся огонёк дисплея. Покрытая запёкшейся багровой коркой рука с трудом перемещается по клавиатуре, нажимая нужные кнопки, а следом заторможенно тянется вверх.
Что ж…вот и нижний рубеж.
Этот раз действительно будет последним.

Я даже не понял, как это вышло. Наверное, алгоритм действий был всё это время заложен во мне, как в постоянной памяти электронных устройств заложена информация о включении и выключении. Я двигался на полном автомате… я просто чувствовал нутром, что не протяну так долго.
И я знал также, что у меня ничего не выйдет. После всего, что произошло…произошло по моей только вине…
Нет, невозможно.
Но номер набран, и мерные гудки пробиваются сквозь динамик, сквозь непроходимую глухоту обесцвеченных мыслей, плутают в пустоте в поисках своего адресата.

Нет. Нет ответа.
Безжизненные сигналы продолжают литься в комнату и бесследно исчезать, а меня безудержно клонит в сон. Голова клонится всё ниже, отяжелевшие веки под грузом ставших чугунными ресниц стремительно падают, застилая всё чернотой, а рука сползает вн…

– Да?

…И замирает.
Сердце вдруг заходится бешеным стуком, интенсивно разгоняя кровь по оледеневшим жилам, согревая тело.
Я слышу голос.
Не могу поверить. Не могу выдавить ни слова.
– Я слушаю. Алло?
Ах да…точно. Из общей неровной стопки сваленных как попало воспоминаний на передний план вылетает тусклая картинка.
Я же сменил тогда номер… перед тем, как купил билет на самолёт. Просто дурацкая перестраховка, оказавшаяся сейчас так кстати.
Он не знает, кто ему звонит, и есть совсем крохотный шанс, микроскопическое преимущество…
Но почему-то у меня всё равно не получается…не получается сделать вдох. М-мм...
– Говорите!
Напрягаю горло, но наружу вырывается лишь свист и шипение.
…Твою мать, чтоб тебя.
– Ахрр…Архр..тха…Арх…т-тур, – бессвязные звуки.
Чёрт. Чёрт!
Прочистив горло, снова пытаюсь произнести.
– …Арт-…-т-тур.
Найдя нужную волну, прочувствовав и ухватившись за верную вибрацию, я всё-таки сумел выговорить имя.
Получилось.

– …Ты.
Просто утверждение.
Просто безликое слово, не значащее ничего.
– В чём дело? – по интонации я слышу, прекрасно понимаю, что ему не интересен мой ответ. Быть может, он отсоединится даже раньше, чем я успею выдавить из себя ещё хоть один звук. Тем более что каждый из них теперь для меня словно шаг для безногого – практически невозможен.
– Арт…тур. Ммож…жжешь ли т-ты…
Х-хаа.
Х-х-хаа.
Отдышыться. Надо отдышаться.
–…ты..приех-хать…
– Ни черта не понял из того, что ты промямлил, – сухо отрезал он. – Что тебе надо? Говори громче.
Что ж…он хотя бы слушает меня. Просто попытаюсь. В последний раз.
–…пож-жа-луйс…та. М-мне т-т-ак …хо…
– Что? Да что с твоим голосом? Тебе плохо? Если болеешь – иди к врачу, – я слышу, как он раздраженно постукивает чем-то по столу. – От меня чего хотел?

Скажу.
Скажу ему одной фразой то, чего желаю сейчас больше всего на свете. Да, даже в эту минуту всё-таки желаю – лишь этого. Сердце не умеет лгать, верно? По крайней мере, если вдруг случится чудо и он поверит…он будет знать, что я был искренен тогда. И без всяких ужимок, недоговоренностей и тайн, совершенно открыто пытался донести до него всё то, что тяжким грузом скопилось на душе.
Я что есть силы зажмурил глаза, сжал руку в кулак и задержал дыхание. Хрипы прекратились.
Вот так.
Спокойно.
А теперь…говори.
– …Пожалуйста, прошу. Прошу, приезжай. Мне очень…очень плохо. Только в этот раз, – успел рвано и сипло прошептать я.
Всё-таки успел, прежде чем зайтись в приступе подоспевшего оглушительного кашля. Скользкий телефон выпал из немеющих рук, а ладонями я судорожно закрывал рот, стараясь сдержать всё в себе, не дать удушливым хрипам вырваться из груди.
Бесполезно.
После очередного приступа на потрескавшейся коже тут и там заблестели мокрые тёмные пятна. …Что, кровь?
Ну и пусть.
Продолжая прижимать одну руку к губам, я протянул вторую к прямоугольному куску пластика, и, ощутив под пальцами гладкую поверхность, поднял телефон с пола. Может, мне удастся ещё…

Взгляд бегло читает маленькую ровную строчку.
«Вызов разъединён».

Мигнув на прощание, дисплей угас.
Батарея разряжена.

@темы: fic, APH

---

APH фанфик "Seven i". Глава 11.

Автор: я
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: в процессе написания

Кап. Кап. Кап.
– Я так и знал.
Где-то поблизости протекает кран, мерно роняя капли и будто бы задавая должный ритм окружающему миру. А собственный голос на фоне этого зациклившегося во времени монотонного звука почему-то вдруг непривычен, чужд и незнаком.
– Я знал, что они врут мне. Каждый раз, каждый день... весь этот бред про тебя – ложь от начала и до конца.

Спонтанный, но неизбежный порыв, случайное, но всё же закономерное решение, родившееся из ниоткуда от отсутствия других идей, от слепой безысходности.
Я просто перестал верить кому бы то ни было.
Я наконец-то распознал подвох в одинаковых до нелепости, повторяющихся раз за разом фразах. Понемногу научился отличать истину от искусного обмана, который, как старая паутина, налип на меня грязными клочьями со всех сторон.
Я просто не знал, что ещё, кроме этой безумной выходки, я мог сделать, чтобы увидеть его.

Он не вздрогнул, не обернулся. Не поменялось даже слегка надменное выражение лица, вечный грим вежливой отчуждённости.
Искусственный манекен из плоти и крови, облачённый в чёрный пиджак.
Он сидел вполоборота ко мне, откинувшись на спинку офисного стула, и пластмассовым взглядом неживых глаз глядел в молочно-сизую пелену за окном.

Бросить всё, просто взять и плюнуть на дела, забыть про обязанности, долг перед своей страной и самим собой, сорваться с места, как в тот раз…нет, иначе. Ещё резче, с ещё более сумбурными мыслями и полным отсутствием интереса ко всему, кроме одного. Кроме навязчивой цели, пульсирующей в висках.
Я сошёл с ума? Может быть. Вполне вероятно. Но меня это не волновало.
Я должен был убедиться во всём сам.
Но почему? Разум протестовал изо всех сил, а ответ неожиданно возник сам собой.
Почему?
Вопрос, рождённый у постели умирающего доверия. Всё дело было в том, что…

Это странно.
Это не похоже на правду.
Взаимосвязь обмана с его причиной медленно выходит на аванс-сцену и замирает в ярком свете софитов действительности.
Я больше не верю в эту твою ложь, Артур. Ты врёшь мне, покрывая неправдой что-то иное. Нечто большее, чем обычное раздражение, усталость или что-то ещё.
Ведь ты НЕ ХОЧЕШЬ меня видеть. Ты преднамеренно ИЗБЕГАЕШЬ меня.
И пойми я это раньше, я уверен, что уже давно бы сделал то, что делаю сейчас.

Терпкое чувство удовлетворения, которое я испытал, войдя в кабинет и убедившись в своих предположениях, с каждой секундой по крупице покидало меня, исчезало, как лопаются пузырьки в облаке пены, постепенно превращая невесомую массу в полупрозрачную мыльную плёнку на воде.
Я был зол и в то же время растерян открывшейся правдой, хоть и предчувствовал её.
Я был полон едких слов, обвинений, упрёков и хотел выплеснуть это всё наружу ураганным шквалом, таким, чтоб сбивал с ног, обескураживал, пропитывал его остро пахнущей виной и обдавал горьким кипятком раскаяния.
Я держался из последних сил.

– Знаешь, Англия, интересные со мной вещи творятся.
Всё больше распаляясь от застывшего молчания, я от души пнул хлипкую на вид дверь, и она с жалобным скрипом резко захлопнулась, заставив стеклянные дверцы в шкафу задрожать.
Как здорово было бы запустить в них со всей силы чем-нибудь потяжелее.
– Я тут пытался позвонить тебе на днях, – с трудом сохраняя непринуждённость в голосе, продолжал я, – несколько раз пытался. Но вот беда, на том конце мне всё время кто-то твердит, что ты отсутствуешь про причине неотлага-а-а-тельнейших дел, – небрежно скинув бумаги на пол и разбавив тишину слабым шелестом падающих листов, я бесцеремонно уселся на стол и закинул ногу на ногу.

Я не заметил, когда он успел полностью отвернуться от меня. Возможно, когда я «закрывал» дверь? Так или иначе, я видел теперь лишь безразличную ко всему спинку дурацкого стула на колесиках да чуть возвышающийся над ней, упрямо не желающий менять своего положения лохматый затылок.
– …И вот, представляешь, иду я такой себе по улице, местным пейзажем любуюсь, наслаждаюсь дождичком, и вдруг – бац! – знакомые места.

Да, я не понимал тогда, как глупо звучат мои слова. Просто вдруг решил прогуляться по Лондону и поэтому примчался на другой конец света – о, замечательная версия, лучше не придумаешь! Но тщательно продумывать враньё у меня не было ни времени, ни сил, и даже запас моих богатых актёрских способностей оскудел до такой степени, что придумать нечто правдоподобное в тот момент я ни за что бы не смог.
Я просто молол всякую чепуху, и всё, что только приходило мне на ум, тут же срывалось с языка.

– …И дай, думаю, зайду, вспомню старые добрые времена, – с каждым словом, с каждым звуком температура повышалась, шкала накала резкими импульсами взлетала вверх. Мой голос дрожал. – И что же я вижу, знаешь? Можешь вообразить себе, а? Милый маленький Арти, тот самый, что сейчас, по сведениям из вроде как достоверного источника, находится в очередной суперважной заграничной командировке по гипернеотложным делам, по неизвестным миру причинам мирно попивает чаёк в своём уютном кабинетике.

Я продолжал выворачивать реальность наизнанку, одну за другой втыкая словесные иголки в его непробиваемую шкуру.
Просто назло.
Кабинет этот даже с натяжкой уютным назвать было невозможно. Ещё в тот, прошлый раз я заметил, что здесь не было ни старого потёртого кожаного кресла, которое он так любит и в котором спокойно может даже заснуть, как на пуховой перине, расслабленный и умиротворённый. Места здесь было мало, а из окна открывался унылый вид на обшарпанные стены близстоящих домов, кажущихся теперь, в свете дня, покосившимися и уродливыми.
Интерьер же помещения как раз включал всё то, что он так ненавидит: обилие дешёвого пластика, громоздкие шкафы, забитые до отказа, простецкий стул на колёсиках и покрашенные голые стены, будто бы сдавливающие тебя внутри маленькой душной коробки.
Что он делает, почему он здесь? Зачем он заставляет себя находиться в месте, от которого его так явно воротит?
Хоть я и знал это, всё равно…
Я не мог понять.

– …Это что же тогда получается, – краем глаза приметив на столе стакан с водой, я поднял руку. – Я тут из штанов вон выпрыгиваю, чтобы встретиться с тобой, поговорить, а твои подчинённые меня уже который день за нос водят. Нехорошо, брат, – пальцы чувствуют прикосновение холодной ребристой поверхности, а вода от лёгкого движения начинает колебаться. – Зачем они это делают, как думаешь? – донышко скользит по столешнице, издавая неприятное поскрипывание. – Ведь не может же быть, что они делают это по твоему приказу, а, Арти?

Дз-зын-нь!
Столешница внезапно закончилась, и под моими ногами лениво растеклась небольшая прозрачная клякса, намочив грязный линолеум, буграми собравшийся у неровных швов. А почему не разбился стакан?
Чёртово покрытие.
– Ах, какая жалость. Ты же не против, я надеюсь? – в моих словах сквозила откровенная злоба.

Дон-н-н! Дон-н-н!
Сырой британский воздух плавно рассекли мелодичные Кембриджские перезвоны. Ещё ровно через полминуты главный колокол башни святого Стефана торжественно возвестил лондонцам о начале нового часа…и положил конец моему терпению.

– Да повернись же ты, чёрт тебя дери, ко мне лицом, когда я разговариваю с тобой! – пулей соскочив с места, я остервенело дёрнул за ручку кресла, резко крутанув его на сто восемьдесят градусов, но вращение внезапно остановилось, прерванное твёрдой рукой, сжавшей столешницу. Длинные худые пальцы угловато скрючились, как будто стараясь насквозь прошить двухсантиметровый слой прессованных опилок.
На меня исподлобья презрительно смотрели два колючих прищуренных глаза.

– Если тебе так сильно хочется ещё что-нибудь опрокинуть, сломать или пролить – туалет в твоём распоряжении. Прямо по коридору, последняя дверь направо, – тихо проговорил он, и я заметил, как на бледных скулах появились два маленьких красных пятнышка. – Можешь заодно пол там помыть – и пар выпустишь, и пользу принесёшь. Помнится, физический труд всегда давался тебе легче, чем умственный.

Я собственными руками поджёг фитиль, и в тот момент он горел неярким огоньком, всё приближаясь и приближаясь к точке невозврата.
Мог ли я представить себе, на что я иду, с чем дерзнул затеять игру?
Теперь с уверенностью могу сказать, что нет.

Опасный был сигнал, эти красные пятна – я отлично знал это с детства. Но сейчас предчувствие надвигающейся бури только ещё больше подстегнуло меня.
Он ответил.
Мы сдвинулись с места на крохотный шаг, мой вызов был принят, и я мысленно праздновал первую победу. Теперь всё будет так, как я захочу.

По-хозяйски оперевшись рукой на стол и чуть наклонившись вперёд, я с притворным удивлением протяжно поинтересовался:
– Ты что же это, А-арти, боишься меня? – да, именно так.
Пока ты не разговоришься, я буду продолжать выводить тебя. Я же прекрасно вижу, как бесит тебя это имя.
– …Все бежишь и бежишь куда-то, никак не остановишься, не передохнёшь, я уже и переживать за тебя начал, не случилось ли чего? Вот и решил проведать, – в моём голосе заскользили сочувствующие нотки. – Ах да, совсем забыл, – картинно вздохнул я и скривил губы в усмешке. – Ты же сейчас где-то далеко, в командировке, а я, идиот такой, забыл и зря приехал.
– А не пошёл бы ты туда, откуда взялся? – ровно поинтересовался англичанин, всё больше разгоняя бесцветность на своём лице расползающимися красными пятнами. – Не надо меня провоцировать, Америка.
– Да что ты! – осклабился я и навис над сидящей на стуле белобрысой язвой. – Нет уж, позволь. Я чертовски замордовался, полгода пытаясь выловить тебя где бы то ни было. И получив, наконец, желаемое, я использую эту возможность на все сто, – я впился в него яростным взглядом и, ощущая, что не могу больше продолжать этот и так затянувшийся фарс, повысил голос:
– Прекращай ломать дешёвую комедию, ты, ты! Я из кожи вон лезу, чтобы подступиться к тебе, но в ответ не получаю ничего! Абсолютно_ничего! – я уже задыхался, успев выпалить всего-то несколько фраз. – Сколько можно корчить из себя недотрогу?! – судорожно глотнув воздуха и наполнив лёгкие, я резко продолжил. – Ты ведь струсил, признайся. Не хватает духа лицом к лицу поговорить?! Через шестерок своих придумал действовать? А может, решил, что я недостоин внимания такой важной и надутой персоны, как ты?! Знаешь, я ведь многое могу стерпеть. Но равнодушие – запомни это! – равнодушие – никогда!
Он лишь продолжал смотреть на меня отсутствующим взглядом, так, как будто перед ним находилось пустое место, и этим окончательно вывел меня.
– Что ты молчишь?! – сорвавшись, закричал я и в аффективном порыве схватил его за шиворот, хорошенько встряхивая. – ОТВЕЧАЙ МНЕ!

Не знаю, как долго ещё мы могли сохранять эту позу: я, горбато согнувшийся над ним, крепко держащий его за воротник рубашки, и он, сидящий на краешке стула, вынужденный высоко задрать голову и смотреть мне глаза в глаза. Это наверняка было неудобно во всех смыслах, и именно об этом я почему-то думал, когда возникшую паузу заполняло лишь моё громкое прерывистое дыхание.
– …Какая же ты гнусная, эгоистичная, самолюбивая сволочь, Америка, – наконец-то отреагировал он, с расширенными глазами одно за другим роняя слова с губ.
Я невольно ослабил хватку, словно протрезвев от чувственного опьянения.
– …А какая тупая, это же надо!
– Э-э, попридержи-ка ко…
– Я ведь до последнего надеялся, что ошибаюсь – хрипло шелестел его голос в перерывах между сбивающимися вдохами. Ему явно не хватает воздуха.
– Я же ск..
Он нервно дёрнул головой и грубо перебил меня:
–Всё, хватит. Кончено. Пусти.
По моему позвоночнику слабо заструился противный холодок предчувствия чего-то непонятного, но я всё равно продолжал крепко держать его.
– Руки убери, – поняв, что я не собираюсь его отпускать, странным голосом проговорил он, и вдруг его стало слегка потряхивать, как иногда трясет больных в эпилептическом припадке. Я явно ощущал под пальцами, как неистово его колотит, как напряглись мышцы его рук, вцепившихся в мягкое сиденье стула, и чувствовал, как на меня медленными ледяными волнами накатывает тихий ужас.
Это было по-настоящему жутко. Я не на шутку испугался.

А вдруг, вдруг?
Зная его фанатичное отношение к работе, постоянное отмечая на лице признаки очередной ночи без сна…Вдруг на нервной почве…от переутомления или бессонницы случилось… что-то? Что-то сломалось, вышло из строя и теперь, рассыпавшись окончательно под последним ударом, он просто не выдержит перенапряжения?
Порывисто схватив его за плечи, я встревоженно вглядывался в ставшее полностью красным лицо:
– Эй…эй, Арти, т-ты в порядке?!

Тогда, на один краткий миг, всё вокруг перестало существовать. Пол, потолок, земная гравитация, тусклый свет продолговатых ламп… Ничего не было.
Только эта душная атмосфера последней секунды перед грозой.
А потом…

– Закрой свой рот! – вдруг дико закричал он, и я, испугавшись, машинально отшатнулся назад, словно от взрывной волны. По инерции отступив назад на несколько шагов и таким образом увеличив расстояние между нами до более-менее безопасного, я поражённо уставился на внезапно взорвавшегося британца.
– Какое право ты – ТЫ! – имеешь называть меня по ИМЕНИ?! Какое право ты имеешь названивать мне день и ночь, ИСПЫТЫВАЯ МОЁ ТЕРПЕНИЕ?! Какое право ты имеешь ПРЕСЛЕДОВАТЬ МЕНЯ? Вламываться ко мне в любое время суток и ТРЕБОВАТЬ ОТ МЕНЯ ЧЕГО-ТО? КАКОЕ, К ЧЁРТУ, ПРАВО ТЫ ИМЕЕШЬ ТРЕБОВАТЬ ОТ МЕНЯ ОТВЕТЫ НА СВОИ ИДИОТСКИЕ ВОПРОСЫ?! – снова и снова кричал он со страшным лицом, сжав руки в кулаки и надрывая связки до предела.
Он ненадолго замолк, часто дыша, а я, опешив от крика, до сих пор шумящего в моей голове, будто врос в пол посередине кабинета и попытался было что-то сказать, как тут же был прерван властным жестом, запихавшим все готовые вырваться звуки обратно в глотку.

– У тебя НЕТ этих прав, Америка, – чуть успокоившись и восстановив дыхание после вспышки, по словам отчеканил он, сверля меня ненавидящим взглядом. – У тебя нет их. И мне плевать – запомни – мне плевать на то, что ты думаешь, чувствуешь или хочешь. Впрочем, ровно так же, как и тебе всё это время было плевать на меня, – бросил он и, круто развернувшись, зашагал по кабинету, а потом внезапно повернулся обратно. – Не пойми меня превратно, мой юный друг, – он ядовито улыбнулся. – Я сейчас вовсе не обвиняю тебя, как тебе может показаться, отнюдь нет. Просто констатирую факт, чтобы ты не вообразил себе, будто я нуждаюсь в твоём исключительном внимании к моей скромной персоне. Как там в таких случаях говорится?...
Он отвернулся к окну и, уже полностью овладев собой и выдержав небольшую паузу, спокойно проговорил:
– …Только бизнес… и ничего личного, – скрестив руки на груди, он снова повернулся ко мне лицом и с нажимом спросил меня:
– Так ведь, Америка?

Какого ответа он ждал от меня?
А может, и не ждал вовсе? Думал, что я, струхнув, стану плясать под его дудку? Позволю манипулировать собой?
Да какая разница. Смысл был лишь в том, что, собравшись с мыслями и взяв себя в руки во время его недолгого монолога, я резко ответил:
– Нет!
Нет. Всё не так. Всё совсем не так!
Он сощурился, окидывая меня заинтересованным взглядом.
– …Нет? Вот как?
– Именно, – я с вызовом смотрел на него.

Кажется, я понял.
Он думает, что мной движет корысть. Или тщеславие?
Что мои слова – не более чем лицемерная болтовня изворотливого эгоиста, ищущего во всём личную выгоду. Но он совершенно точно не понимает меня.
И поэтому пришло время прояснить ситуацию.

– Нет, ты не прав. Причём здесь бизнес? И вообще, что за чушь ты тут сейчас нёс? Мне никогда не было плевать. Ты же мой брат. Мы семья.

Не знаю, почему…но, по-моему, обстановка снова накалилась до предела…хотя куда уж дальше?
Словно только что я ещё больше разозлил его, потому что после моих слов его вдруг передёрнуло, как от электрического разряда. По красивому лицу прошла судорога, исказив тонкие черты и обезобразив их. Он тихо переспросил:
– Прости, я, кажется, не расслышал. Что ты только что сказал?
– Я сказал, что мне не всё равно. Что ты мой брат. Что мы семья, – не собираясь сдаваться, громко повторил я. – Теперь всё услышал?

Опять повисла тишина. Тишина неловкая и тягостная, зябкая, но я всё же не решался первым разорвать её, лишь молча продолжая упрямо глядеть вперёд, на него. Я ждал.
Он вдруг засмеялся.
Ни с того ни с сего, легко и непринуждённо, словно над каким-то удачным анекдотом, но меня с первых секунд почему-то насторожило это плавно журчащее, словно искрящееся веселье.
Что-то не то было в этом смехе… что-то пугающее и отталкивающее.
И действительно, прошло секунд десять, и искры превратились в пожар. Он уже не просто смеялся, он надрывно хохотал, громко и звонко, истерично. Приложив руки к лицу, он содрогался от диких приступов смеха:
–…Нет…это правда…это…это…действительно правда…это…всё…неужели…боже…
Он резко перестал смеяться, и я с переставшим биться сердцем замер в ожидании того, что сейчас случится.
– Семья, говоришь? Семья?
Он закрыл глаза, глубоко вдохнул…

А когда снова поднял на меня взгляд…в тот момент мне показалось, что он за эти несколько невероятно долгих секунд в душе постарел на целое тысячелетие.

– …Два с половиной века, Америка. Два раза по сто и ещё несколько десятилетий. Знаешь ли ты, что значит эта цифра? Двести с лишним лет тебе никто не был нужен и тут – раз! – в твою до невозможности дурную голову влетела гениальная мысль. Семью, значит, захотел? Брата? Родственных отношений и чаепитий по четвергам? Вынь и положь, да?
Я в очередной раз собрался открыть рот, чтобы ответить, но опять не успел проронить ни звука.
– Да чёрта с два! – снова не своим голосом закричал он. – Спустя столько лет – ну надо же! – он вспомнил, что у него, оказывается, когда-то был брат! Был брат, Америка, – уже тише выдавил он, болезненно скривившись. – Такой прогресс. Хотя, думаю, можно было подождать ещё лет так триста, чтоб наверняка.
– Но…
– А мне, думается, надо было всё это время сидеть и смиренно ждать, пока ты не соизволишь вспомнить о моём существовании? Пока не захочешь прийти поговорить или поплакаться? А потом, стоит полагать, мне необходимо было принять тебя в широкие объятия, понять, простить и сделать вид, что ничего не случилось? Что всё так, как надо?
Я молчал.
Он подошёл к окну, и, положив одну руку на стекло, остался стоять так.
– …А ведь я ждал, – вдруг необычайно тихо проговорил он. – Год, пять… быть может, десять. Да… Строил какие-то планы. Надеялся.

…И тут мне стало дурно.
Просто так, без видимых причин. Голова как будто бы налилась свинцом, ноги не держали. Но я нашёл в себе силы не осесть на пол.
Я пропускал через себя его слова, и они находили странный отклик в моём сердце. И брови мои сами собой ползли вверх от удивления, от необъяснимого чувства…такого, которое испытываешь, завершив бесконечные скитания и прибыв туда, куда всё это время держал путь. Это чувство похоже на то, когда ты, долгое время просидев на холодном полу у закрытой двери, перепробовав все возможные способы отпереть её и отчаявшись когда-нибудь попасть внутрь, вдруг находишь в своём кармане нужный ключ… и, повинуясь простому движению твоей руки, дерево на петлях хрипло скрипит, послушно открывая тебе дорогу.
Дело было в том, что…
Я… понимал.
Я понимал его.
Но как же так получилось?
Неужели…неужели действительно прошло так много времени? Я беззвучно считал года, прожитые, как мне сейчас казалось, в каком-то тумане так и не понятой мной до конца реальности. Я в случайном порядке вспоминал всё, что мог вспомнить: свои громкие достижения и не менее оглушительные провалы, пьяный азарт от гонки на опережение, моменты гордости и минуты расстройства, хрупкий мир и войну…много войн. Белую зиму и разноцветное пёстрое лето, слепящее солнце и дождь стеной, редкую тишину и постоянное веселье, знойный воздух и ярчайшее бирюзовое небо. Всё это время, эти бесчисленные месяцы и годы, будто бы уместившиеся на одной лишь ладони, я мчался вперёд, не разбирая дороги…в моей жизни ненадолго появлялись, мелькали какие-то люди, которые время от времени менялись, уступая место другим…но я не замечал их.
Всё проносилось мимо меня, я не видел никого и ничего. Не помнил, что было раньше, просто не думал об этом. Я был так занят собой, своими впечатлениями, планами и идеями, переполнявшими меня, хлеставшими через край, что ни разу не остановился…хоть на минуту. Не задумывался ни о ком другом.
За всё это время я просто-напросто ни разу не вспомнил о нём. Не подумал о том, как и чем он живёт, что происходит в его жизни. Я и правда не делал этого. Я…
Подождите-ка.
Ведь что же тогда получается?
Что он… прав? Что эти его слова, жёсткие, неприятные, вызывающие протест – правда?

…Господи, как же мне плохо от того, что в голове моей без остановки бухает, как по наковальне, тяжеленный молот.

–...Но тебе же тогда было всё равно, не так ли? Ты просто взял и вычеркнул прошлое из своей жизни. Так легко, без раздумий – как неправильно написанное слово из письма. Стёр из памяти, выбросил из мыслей, из своей новой реальности, свободной, ничем не обременённой, – он
безжалостно продолжал стегать меня словами, а я весь словно сжался, всё ещё не желая принимать, но теперь понимая, что он – пропади все его слова пропадом! – тысячу раз прав.
Что всё это – чистейшая правда. И от этого хотелось выть.
– Знаешь, почему я сейчас говорю тебе всё это, Америка? – он холодно смотрел на меня. – Потому что это теперь не имеет для меня никакого значения. Тогда, в прошлой, теперь несуществующей жизни, я был наивным дураком и полагал, что то время значит для тебя хоть что-то, хоть самую малость. И я ждал. Но потом, день за днём, год за годом, проживая часы пустых надежд…

И что же теперь? Что же делать теперь?
Внутри стучит, стучит, кровь бешено несётся по венам, артериям, капиллярам, становится горячо. Становится стыдно. Моя вина.
Это моя вина!

Но… неужели теперь между нами навсегда пролегла пропасть длиной в несколько человеческих жизней?

– …Я просто устал тебя ждать. А дальше…дальше всё было проще. Гораздо проще, – он без раздумий начистоту рассказывал мне всё, не пытаясь, как обычно, скрыть что-то или умолчать о чём-то, туманными фразами замаскировав истинный смысл слов. – Позже я всё-таки осознал свои ошибки и заблуждения. Я наконец-то понял, что между нами никогда ничего не было. Что у нас с тобой никогда не было настоящей семьи. И в принципе быть не могло, – он улыбнулся. – Это была лишь временная, эфемерная иллюзия, которой я так легковерно обманулся. Вот и всё.

Так просто. Так просто обрубить все мосты, сжечь дотла, не оставив не единого шанса перебраться на тот берег…лишь только смириться.
Или кинуться в бездну.
– …Не говори так, – сипло прошептал я. – Ещё…ещё не поздно всё испра…
– Заткнись.
Он смерил меня уничтожающим взглядом.
– …Никогда. Никогда, ты слышишь? Никогда больше! – повысил он голос. – Даже не смей заговаривать об этом, понял меня? Ты мне никто. Пошёл вон.
– Что? – не понял я, тупо глядя на него.
– Убирайся.
– Я…
– Я сказал, ПОШЁЛ ВОН!
Не дождавшись моей реакции, он, словно чёрное торнадо, вихрем пронесся мимо меня.
Раз, два…Через три удара сердца я остался один на один с разлитой на полу водой, опрокинутым гранёным стаканом и этим уже привычным для уха едва слышным сонным звуком.
Кап. Кап. Кап…

@темы: fic, APH

---

@темы: видео

---

19.06.2012 в 03:20

Пишет  A-nya_Ami:

Я люблю... цветы)
Аригато, Дей)

19.06.2012 в 02:14

Пишет  Кибаку:

Анюткины глазки ^^

для Ами

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

HELLo

.

И этим всё сказано.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Творите музыку

www.inudge.net
www.virtualpiano.net

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

06.06.2012 в 12:45

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет  Энисе:

Как вас звать-величать?

Есть тема, которая меня давно волнует.

Проблема даже не в том, что нет в России распространённого и всеми приемлeмого аналога "фрау", "миссис" или "пани", проблема становится, скажем так, "более прикладной". То есть, оказываясь лицом к лицу с незнакомой женщиной, да и с мужчиной тоже, вы мучаетесь, изобретая велосипед.

Вам предлагаются следующие пути.

Вариант первый, самый простой, часто используемый школьниками и студентами, забывшими имя-отчество преподавателя:
"Извините, а...", "Не подскажете...", "Понимаете, я..."

Основной минус заключается в том, что в помещении, где находится человек пятьдесят, сложно бывает определить, кого именно вы просите вас извинить и кому хотите изложить волнующую вас проблему.

Вариант следующий, наиболее распространённый среди простых россиян.

В зависимости от возраста лицо, которому адресуется реплика, именуется либо "женщина/мужчина" либо "девушка/молодой человек". Собственно, проблема определения, к какой именно женщине/мужчине вы обращаетесь, никуда не пропала. Боюсь, что к ней прибавилась ещё одна: как определить, где кончается "девушка" и начинается "женщина". Мою маму, женщину сорока девяти лет, сильно раздражает, когда её называют "девушкой". Но, как известно "в сердце льстец всегда отыщет уголок", так что вполне возможно, что кому-то это понравится. Кроме того, некоторые особенно придирчивые личности, предлагают именовать девушек барышнями, так как "барышня" - понятие возрастное, а "девушка" - физическое.

Так же могу предложить немного модифицированный вариант, позволяющий более точно определить, к кому же всё-таки обращается несчастный. А именно: "женщина в шапке", "девушка у двери". Лично меня эти обращения дико раздражают, равно как и лишённые эпитетов "женщины" и "девушки".

Итак, оставив достойные низшего сословия обращения, перейдём к тем, которые всё же более-менее напоминают "западные аналоги".
Советское "товарищ". Почти забыто, ибо даже полицейский сейчас "господин". При всём моём критичном отношении к советскому режиму, само слово "товарищ" мне нравится, но увы не в контексте обращения ко всем и вся. А уж слово "товарка", активно употреблявшееся в первые годы советской власти, при нынешней активной интеграции жаргона преступной среды в речь молодёжи, выглядит и вовсе неприличным. К слову, "товарка" в женских колониях обозначает, кажется, пассивную лесбиянку.

Высокопарное "господин/госпожа". В принципе, не такой уж плохой вариант, но современным людям отчего-то режет ухо. В моём университете один из студентов попросил преподавателя называть его "студент Е.", а не "господин Е.", мотивируя это тем, что иначе "ему неудобно". Отвыкли от этого обращения, отвыкли.

И, наконец, финальный аккорд - нейтральное "гражданин/гражданка". Активно употребляется политиками и СМИ, но лично я не могу себе представить, что обращаюсь к человеку в метро или автобусе: "Гражданин, вас не затруднит сойти, наконец, с моей ноги!"
Вот и получается, что называем мы друг друга как попало.

Масла в огонь подливает администрация магазинов, парикмахерских и кафе, раздающая работникам бейджи с уменьшительными формами имён: "Оля", "Петя, "Вася". Я, например, не могу назвать незнакомого человека старше себя "Васей" - хоть убейте!

По этой же причине меня раздражает тенденция к исчезновению отчеств. Почему, например, другие культуры не меняют своих традиций, а мы должны! Зачем убирать отчества с визиток? И почему в СМИ всё чаще мелькают режущие ухо "Фёдор Достоевский" и "Пётр Чайковский"?! Не знаю, как вы, а я привыкла называть этих людей в любом разговоре Фёдором Михайловичем и Петром Ильичом.

Свое | Не Бест? Пришли лучше!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Sleep, sugar (:

собственно,

---

Пианогайз - Rockelbel's Canon

Стив и Джон (ах, эта наиочаровательнейшая миссис Шмидт) в очередной раз сделали мне день.
Ребятааа...

@темы: видео, thepianoguys

---

APH E-vision

Художник оказался весьма щедр на бабушкины груди

ПС: И неожиданно: wizjer, добро пожаловать! (:

---

The Butterfly Dragon

@музыка: Olive Musique – Empty Eyes

@темы: видео

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Душа прерий

Мультфильм, который навсегда останется моим номером один, самой лучшей историей о настоящей дружбе, о цене свободы, о чести, преданности, любви. На полтора часа снова очутиться в детстве, с широко раскрытыми глазами и щемящим чувством в сердце наблюдать за ставшими такими родными героями, получать ни с чем не сравнимое удовольствие от прекраснейшей анимации... обогиэтипейзажи!
Отдельное слово о музыкальном сопровождении. Брайан прекрасен. Так какого хрена надо было переозвучивать песни?! Дребезжащий тенорок дублёра изрядно подпоганил впечатление, и во время просмотра я едко комментировала каждую строку, чем выбесила маму:
"Дай мультик посмотреть спокойно!"
Но мы тёртые калачи, так что всё вытерпим (: в т.ч. и мамины претензии Тем более, где-то далеко на затёртой болванке валяется старая пиратка с одноголосой озвучкой и оригинальными саундами в фильме. Моя прелесть *__*

И этот момент в поезде, когда Спирит "видит" свой табун, когда образы рассыпаются снегом и сквозь щели порывом ветра врываются в вагон...я всегда еле сдерживаюсь, чтоб не заплакать. В глазах щипет.

В общем, это шедеврально.

@темы: что-то такое, singing song

---

Горит строящаяся высотка напротив. Уже полчаса, и никто не тушит.
Жуткое зрелище.