APH фанфик "Seven i". Глава 14.

[Baikalika38]

Свершилось. Слава небу.
Пойду поем.

Автор: я
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: завершён



…Он стоит на пороге.
Немного промокший, как всегда слегка растрёпанный, со сложенным зонтом-тростью в правой руке, и, задумчиво нахмурившись, смотрит на легко открывшуюся перед ним дверь. Светлый бежевый плащ усеян крапинками мокрых пятен, а на привычных остроносых ботинках слабо поблескивают прозрачные капли.

Мои сухие, потрескавшиеся губы смыкаются в линию, и на запоздавшем выдохе рождаются лишь два простых слова.
– …Ты приехал.
Стена шатается под рукой, пол ходит ходуном, а я всё никак не могу прийти в себя от того, что вижу.

Я ведь действительно вижу это, правда? Ведь не может же быть, что у меня просто рябит в глазах от внезапно проснувшегося голода, и это лишь образ, спроецированный в пустоту моим больным воображением?

Моментально отреагировав на едва слышный звук моего голоса, он без промедления разворачивается ко мне лицом и пронзает пространство, разделяющее нас, немигающим пристальным взглядом. И пусть в помещении темно, как в склепе – я явственно ощущаю на себе этот взгляд: изучающий, вопросительный, недоверчивый.
Проходит несколько мгновений, вместивших в себя столетия.
И ещё.
И ещё столько же.
Возникает бессознательное желание начать считать про себя, но я наконец-то слышу тяжёлый вздох, странным образом сочетающий в себе облегчение и разочарованность.

– …Дурак. Повёлся.

Он опускает взгляд в пол, и напряженные до этой минуты плечи оседают вниз.
– Ты приехал, – снова шепчу я, чувствуя, как горло сжимает подступающий спазм. – Всё-таки…приехал.
Рука в чёрной перчатке поудобнее перехватывают зонт.
– Всего доброго, – бросает он и берётся было за дверную ручку…но даже не успевает открыть дверь.

От молниеносного осознания его намерений гигантский набатный колокол в моей голове оживает, вовсю бьёт тревогу…и всего в каких-то два широких прыжка я оказываюсь рядом и порывисто стискиваю человека в плаще кольцом своих рук.

Приехал.
Он приехал.
Это он, он стоит здесь сейчас со мной, совсем рядом… живой, настоящий!
…Не может быть.

По лицу течёт солёная вода, а изнутри душит то ли кашель, то ли вставшие поперек горла, ещё не успевшие просочиться наружу слёзы. Зарывшись пальцами в складки безбожно смятого плаща и уткнувшись носом в закрытую белым воротником шею, я, как малолетняя девчонка, беззвучно содрогаюсь в из последних сил сдерживаемых рыданиях.
Что толку держать лицо сейчас и притворяться всесильным, бесстрашным супергероем?
Я не могу больше. Просто не могу.

Чувствуя, как через слои плотной ткани к его спине прикасаются мои руки, понимая, что только что без боя была взята крепость его личного пространства, он мгновенно деревенеет, впадает в абсолютный ступор, скованный и ошарашенный порывистым объятием...нет, скорее моей не поддающейся объяснению реакцией в целом. Требуется некоторое количество ускоривших свой бег секунд, чтобы он немного отмер и пришёл в себя.

– Да, я приехал, как последний идиот, потому что опять повёлся на твой дурацкий розыгрыш, – цедит он, тщетно стараясь задавить в голосе микроскопическую толику неуверенности и ещё более ничтожную – смущения. – Ну что ты вцепился в меня? Отпусти немедленно! – он нервно хватает мою руку, рывком отдирает её от себя и собирается уже было разжать пальцы, как вдруг…

Что-то меняется.
Происходит какая-то неуловимая, невидимая глазу, но, тем не менее, ощущаемая кожей перемена.

– …Почему, – он по непонятной мне пока причине больше не пытается отодвинуться, освободиться, отцепить впившуюся ему в спину пятерню, и на глазах с надменным лицом происходят разительные метаморфозы, –…почему твои руки такие холодные? – он переводит взгляд настороженно прищурившихся зрачков с моей взлохмаченной шевелюры в сторону. – А это что? Что это такое, я тебя спрашиваю?! – тычет он пальцем в запёкшуюся кровь. В глазах разбуженным ужасом плещется невысказанный пока упрёк. – Ты чем здесь занимался?
Я лишь продолжаю молчать, не поднимая лица от его плеча, и часто моргаю, пытаясь убрать сырость с глаз.
Что бы я себе не говорил, а показывать свои слёзы всё равно стыдно.
– Почему входная дверь открыта? – его чуть влажная, но тёплая ладонь ложится на мой лоб, и губы тотчас же поджимаются, с потрохами выдавая тщательно маскируемое до сих пор беспокойство вперемешку с очевидным неодобрением. – Почему здесь так холодно? И темно, к тому же, – свободной рукой он тянется к выключателю и нажимает на кнопку, но лампочка не загорается.

Он, вдруг совершенно забыв про своё недавнее желание как можно скорее покинуть мой дом, говорит мне всё это, подмечает малейшие, выпадающие из нормы детали, обвиняет в безрассудности, а я на самом деле потихоньку начинаю ощущать, как сильно я замёрз.

Этот вечно чопорный британский джентльмен в моих полуобъятиях всё забрасывает и забрасывает меня вопросами, сердится, а я просто слушаю его и думаю, что чудеса в этой жизни всё-таки случаются.
– Я…забыл заплатить, – наконец сипло отвечаю я невпопад, подняв голову и виновато улыбаясь.

Услышав мой ответ, он на секунду замолкает, уставившись на меня, как на невиданное им доселе животное – по всей видимости, тщетно пытается переварить тот факт, что я ему только что сообщил. На его лице так предсказуемо застывает совершенно искреннее непонимание… и это до невозможности смешное выражение, такое, какое может возникнуть только на его лице, поднимает внутри вихрь эмоций.
Он неверяще качает голвой и выдаёт:
–…Идиот.
Я пожимаю плечами и сквозь слипшиеся ресницы бросаю на него расфокусированный взгляд.
А после, разжав слабеющие пальцы и теряя равновесие на полностью отказавших мне ногах, камнем лечу вниз и остаюсь обездвиженным кулём лежать у его ног.

Скверно. Кажется, стоять без сторонней помощи я больше не смогу.
Как же быть?
Незаметно для самого себя погружаюсь в размышления на эту неприятную тему и лишь краем уха слышу, как кто-то грузно падает на колени рядом и тёплыми худыми руками пытается оторвать меня от пола.

– Да что же ты такое творишь, а? – разбираю в рассерженном голосе искры испуга, и где-то внутри сладко щемит.
Что творю?
Да ничего особенного.

– Я скучаю, – простодушно отвечаю я, приподнимаясь на локтях и принимая протянутую мне ладонь. – …По тебе, Артур.

Похоже на правду.
На миг закрываю глаза и чувствую внутреннее согласие со своими словами.
Как же, оказывается, приятно быть честным с самим собой. Найти в себе смелость понять и принять свои чувства, ощутить эту непередаваемую лёгкость и волнение чистой радости. По лицу против воли растекается блаженная улыбка.

– Заткнись, придурок, – рефлекторно огрызается на проявление тёплых чувств он, а мне хочется тихо засмеяться от счастья…но вместо этого наружу прорывается сдавленный кашель.
– Поднимайся, ну же! – он помогает мне встать на ноги. – Ты сошёл с ума! Посмотри только, до какого состояния ты себя довёл, дурень! Ты чем думал всё это время, скажи мне? На тебе же живого места нет, даже ноги уже не держат! – на ходу вспоминая все известные ругательства и попутно размышляя, как бы позаковыристее меня обозвать, он, осторожно поддерживая, ведёт меня по коридору. – Идиот. Ты идиот, понимаешь ты меня?! Какая в доме самая тёплая комната?
–…М-моя…навер-ное, – хрипло предполагаю я, опираясь на его плечо и ковыляя рядом. – Кот-торая наве…кха…рху.
У меня даже не возникает ни малейшего желания спорить с ним.
Преодолев первые метры прихожей, мы медленно входим в гостиную и доползаем до камина.
– Сядь пока здесь, я пойду посмотрю, – он мягко опускает меня на диван, а сам быстро взбегает по лестнице наверх. Через несколько мгновений я слышу, как открывается дверь моей комнаты, а после до ушей доносится сдавленный возглас.

– Не мог бы ты быть столь любезен и потрудиться объяснить мне, зачем нужно было разбивать стекло в собственной же комнате? Разбивать стекло…руками, я полагаю – упавшим голосом вопрошает он, спускаясь вниз и, приблизившись, цепким тяжёлым взором изучает мои израненные ладони. – Здесь-то хоть окна целы? – зелёные глаза неохотно переключают внимание с моих рук. – Так, стоп, – он резким рывком переводит взгляд с одного чернеющего отверстия в стене на другое. – Почему они открыты нараспашку?
Я лишь вновь пожимаю плечами, а он, выругавшись, по очереди наглухо закрывает рамы, предварительно отлепив от откосов и выжав от воды бывшие когда-то белыми занавески.

И с этой минуты в доме становится тепло.
***

– Камин-то не успел ещё раздолбать? – едко интересуется он, на ходу разглядывая поблескивающие в скудном свете найденных в доме двух старых свечей остатки круглого настенного зеркала. Я отрицательно мотаю головой, и он, снова обречённо вздохнув, присаживается на корточки перед стоящей рядом с очагом поленницей.
Через пять минут за почерневшей от копоти решёткой мягко потрескивает разгорающийся огонь. Он поднимается с колен, отряхивает налипшие на брюки соринки и скрывается в глубине дома.
И как только у него получилось поджечь дрова отсыревшими спичками?

– …Я так понимаю, за воду ты тоже забыл заплатить, – безрадостно подводит итог он, вернувшись из ванной. – Душ придётся отложить. Есть в этом доме вообще хоть какая-нибудь жидкость? Аптечка?
Выглядывая из-под вороха лежащих на мне одеял, я жестом указываю в сторону кухни.
– Там..рядхх..кхаа..ом с…
– Всё, я понял, молчи, – он затыкает меня, не давая договорить.
Я покорно опускаюсь обратно на подушку и вытягиваюсь на стоящем перед камином диване во весь рост. Непривычное тепло жгуче пощипывает кожу, но сейчас мне дико нравится это ощущение. Я чувствую себя гораздо лучше, но…

Боже, как трудно держать в себе столько невысказанных слов! Как же много мне хочется сказать ему, прямо сейчас, не медля больше ни секунды! Как много хочется спросить, подтвердить или опровергнуть. И извиниться…конечно же, это нужно сделать в первую очередь. Эти мысли гложут мою душу, не дают покоя, но как только я открываю рот, окружающее меня пространство заполняется рваными звуками надрывного кашля. Лишь только очень короткие, отрывистые фразы могут проскользнуть сквозь закрытые для голоса врата.
Я начинаю тихо ненавидеть свою так некстати проявившуюся болезнь. И себя, который позволил одержать недугу верх над обессилившим телом.

С кухни возвращается Артур с аптечкой, пятилитровой бутылкой питьевой воды, кастрюлей и ещё какой-то посудой. Открутив крышку, наполняет емкость ровно до половины и ставит на решётку над пламенем.
– Интересный получился антураж, прямо как в старые добрые времена, да, Америка? – с принуждённым смешком выдает он и распрямляется, расставляя на стоящем рядом столе несколько чашек. – Ну и бардак ты тут устроил, самая свободная в мире бестолочь…

– Прости меня.

Я, сгорбившись, сижу на диване, наклонив голову, чтобы за свисающими волосами не было видно глаз.
Пока…только так.

Он запинается на полуслове и, пропустив несколько мгновений, спрашивает:
– За что?
Я крепко стискиваю одеяло в руках, зная, что вплотную подошёл к самому сложному.

Как же мне сказать, не задев при этом ничего, не причинив более никакого вреда? Я прекрасно понимаю, что поднимать эту тему опять будет слишком. И для него, и для меня.
Но как же поступить?
Слова складываются в нелепые, длинные предложения…но это всё не то. Отметаю их без раздумий и выбираю единственно верный сейчас вариант.

– За всё. Прости меня.

Он всё так же стоит спиной ко мне, и я, подождав немного, нерешительно поднимаю голову и осмеливаюсь посмотреть на него. Дрова в камине пылают, изредка выпуская снопы ярких искр. Он тоже смотрит в огонь, а потом оборачивается, встречается со мной глазами и медленно проговаривает:
– …Не буду тебе ничего обещать, – чувствую, как моментально холодеют кончики пальцев, а внутри что-то громко трещит по швам.

…Ну конечно.
Это же очевидно.
Как же можно просто взять и… простить мне то, что я натворил.
…Я всё понимаю, правда.
И знаю, теперь знаю, что заслужил… заслужил такое отношение и не вправе упрекать его в чём-либо. Это справедливо, и, наверное, на его месте я повёл себя точно так же.
Однако всё равно я… до тех пор, пока не прозвучал ответ, я…надеялся на что-то.

– Но…я попробую, – на тонких английских губах вспыхивает невесёлая понимающая усмешка, ясно читающая мои эмоции по изменившемуся в одно мгновение лицу.

Да, здесь уже всё решено. Я постараюсь при…

Что?!

Кое-как осмыслив последние его слова, но всё ещё переживая внезапный испуг, я обессиленно сползаю на подушку, натягиваю одеяло на нос и прячу под ним слабый выдох облегчения.
– …Спасибо.
– Не за что.
Он возвращается к прерванному занятию и продолжает тихонько греметь посудой, а я вновь отвлекаю его.
– А можно…попросить…тебя?
– Что? – он ненадолго останавливается и оборачивается ко мне.
– Хотя бы сегодня…
Возможно, это грубо. Возможно, он рассердится и не согласится, но…
–…зови меня…по имени?

Скорее всего, это просто игра тени и света на его лице.
Да, наверное, так оно и есть.
Но всего на мгновение…на одну лишь секунду мне вдруг кажется, что сейчас, глядя на меня, он едва заметно улыбается… и после произносит:
– …Ладно. Будь по-твоему…Альфред.

***
Открыв аптечку и достав оттуда несколько предметов, он берёт в руки чашку с водой, подходит ближе и садится на колени рядом с диваном.
– Руки.
Я высовываю из-под одеяла и протягиваю ему обе ладони, исцарапанные и грязные. Он хмурится и, осторожно взяв меня за одну руку, вытирает засохшую кровь смоченной в воде марлей. Аккуратно, почти нежно, стараясь не растревожить порезы, его длинные белые пальцы снимают с меня бурые подтёки, потом дезинфицируют и перебинтовывают израненные кисти. Артур проделывает это мастерски, очень быстро, и я не замечаю, как он, закрутив конечный оборот и ловко завязав узел, последний раз щёлкает ножницами.
Закончив с процедурами, он собирает лекарства обратно в аптечку, а потом устало опускается в кресло, глубоко вздыхает и молча устремляет на меня измотанный всем успевшим произойти за этот вечер взгляд. Ничего не спрашивает, просто смотрит, подпирая кулаком подбородок.
Я неподвижно лежу на своём диване и продолжаю тихо похрипывать, слушая, как неслышно переговариваются меж собой язычки пламени. Мысли, как пчёлы, роятся и роятся в голове, слова вертятся на языке, а кашель застревает где-то в груди. Так проходит минута, две…а потом я не выдерживаю этого пристального взгляда и режущей уши тишины:
– Почему ты приехал?

Он слегка вздрагивает, не ожидавший вопроса, и, очнувшись от оцепенения, в недоумении смотрит на меня.
– Я б-ха…был уверен, что ты не отв...кха…ветишь. После… всего, – я не стал уточнять, чего именно, зная, что он прекрасно понял меня. Просто закрываю глаза и прокашливаюсь, а потом снова поворачиваюсь к нему.
– Хватит болтать, – сердито шикает он на меня, и я киваю, но всё равно молчаливо продолжаю ждать его ответа.

Англичанин расслабленно откидывается на спинку кресла и складывает руки на груди, обдумывая мой вопрос.
– …Почему, спрашиваешь? – я не уверен, стоит ли мне отвечать на это явно риторическое высказывание, поэтому просто оставляю его незамеченным. – А ты бы на моём месте как поступил? – он невесело усмехается. – Вот что бы ты сделал, Альфред, если бы вдруг тебе на телефон позвонил хорошо знакомый человек, обладающий куриным интеллектом, не своим голосом просипел, что умирает, и плюс к этому эффектно раскашлялся в конце, как туберкулёзник на последней стадии? А потом вдруг внезапно прервал звонок, не сказав больше ни слова, и дозвониться до него теперь невозможно?
Он нервно хмыкает и поводит плечами.
– …Я был на сто…нет, на двести процентов уверен, что это очередная твоя издёвка. Что ты снова решил поразвлечься за мой счёт. Но… всё же … – Артур тщательно подбирает слова. – Видишь ли, есть тут загвоздка.
Он ненадолго замолкает, собираясь с мыслями.
– …Проигнорировать такое, – британец облокачивается о ручку кресла и снова упирается щекой в ладонь, продолжая говорить, – никто не сможет, ни один человек…это просто невозможно, – интонации голоса на этих словах кардинально меняются, становясь предельно серьёзными. – Сколь бы сильна ни была обида, разногласия… Вот и я не смог.

Сквозь витиеватый узор каминной решётки на его фигуру падают рыжие отблески, и от него, как и от огня, веет теплом. Зрачки блестят, отражая всполохи пламени, и взгляд его кажется живым, как никогда прежде.
– Признаться, когда я увидел тебя там, в коридоре, стоящего в дверном проёме… – он прикрывает глаза, погружаясь в воспоминание, – …я думал о том, что снова напоролся на твою очередную идиотскую шутку. Стоишь, на вид вроде как живой и здоровый, пялишься на меня…знал бы ты, как отчаянно упрекал я себя в тот момент за свою недалёкость и легковерность. А тебя вообще убить хотел, – чистосердечно добавляет он, искоса взглянув на меня. – Но когда ты вдруг во весь рост растянулся на полу, я понял, что в твоих словах всё-таки затерялась некоторая доля правды. Что я всё-таки правильно поступил, послушав голос проснувшейся совести. Иначе ты бы тут…
Я начинаю возмущенно пыхтеть, готовясь прокашлять речь в свою защиту, но он качает головой.
– Не надо. Тебе нельзя разговаривать. Постарайся держать рот закрытым, а я…я постараюсь…. больше не язвить, – с явным трудом проговаривает он, неохотно признавая за собой эту отнюдь не красящую его черту характера. Я согласно киваю. – Так что помалкивай.

Так, в бессловесной тишине, мы сидим минут десять, пока не закипает вода. Заслышав бурление кипятка, он поднимается с кресла, зачерпывает из кастрюли кружкой, ставит её на стол и принимается чем-то шуршать. Я, заинтересованный, насколько способен вытягиваю шею, но всё равно так и не вижу, что он там делает.
Прекратив шуршать, он что-то бормочет себе под нос, еле слышно и невнятно.
Разговаривает сам с собой?
Переспросить я не могу. К горлу снова подкатывают хрипы, и я захожусь кашлем.
Артур кидает на меня быстрый взгляд через плечо и снова принимается бормотать. Проходит ещё минуты две, он наконец поворачивается ко мне, торопливо подходит к дивану и присаживается на край, протягивая мне кружку.

– Пей маленькими глотками. До дна, – предупреждает он, подавая мне дымящийся напиток.
– Что это? – не удерживаюсь я от вопроса, принимая из его рук чашку.
– Чай, – лаконично отвечает он.
– Просто чай? – не верю я.
– Чай с травами, – уклончиво объясняет он и нахмуривается. – Пей давай.
Я с интересом вглядываюсь в переливающуюся янтарную жидкость, наполняющую чашку, и поднеся её к губам, немного отпиваю.

Горячо.
Язык начинает щипать, и я поспешно вдыхаю ртом, пытаясь остудить обожженную кожу.
Странный напиток, с лёгкой подачи Артура названный травяным чаем, струится по горлу. Он до дрожи знакомо пахнет летом: букетом полевых трав, ромашками, мятой и малиной, ягодами шиповника и календулой. Ещё я узнаю слабый аромат мёда и, вроде бы, корицы, но не уверен в последнем до конца.
Этот напиток не кажется мне ни сладким, ни горьким, он вообще не похож ни на что, что я когда-либо раньше пил. Но он определённо мне нравится.
– Что, по вкусу пришлось? – с усмешкой осведомляется он.
Я наигранно пожимаю плечами, изображая деланное безразличие, а он фыркает, отвешивает мне несильный подзатыльник и поднимается с дивана.
Остаётся ещё полкружки.

***
…По телу волнами начинает распространяться тепло.
Не такое, которое дают одеяла и одежда, а тепло иного рода – оно с лёгкостью прогревает меня до костей, до самой последней клеточки, пробираясь во все уголки моего существа. Я чувствую, как зуд в горле начинает понемногу утихать, а железо, сковавшее лёгкие, – ослаблять хватку. Кашель больше не сдавливает грудь…здорово. Это здорово.
Повертев остывающую кружку в руках, я вдруг совершенно случайно вспоминаю одну вещь.

…Наверное, стоит рискнуть.

– Артур, – негромко выдаю я.
– М? – он, сидя в кресле, уже успел занять себя чтением, и теперь с неохотой отрывается от невесть откуда взявшейся в его руках книги, поднимая острый взгляд.
– …Сыграешь мне? Пожалуйста, – я с надеждой смотрю на него и гадаю, что он скажет мне в ответ.
– На чём? – не понимает он.
Я перекладываю кружку в другую руку и показываю ему на старый рояль.
– Он что, до сих пор в рабочем состоянии? – в голосе явственно сквозит недоверие. – Я думал, ты его используешь в качестве полки… или хранилища для всякого хлама. С тебя ведь станется.
– Нет, – отрицательно мотаю головой. – Я настроил его…ещё тогда, в феврале. Думал, ты приедешь…помнишь?
На этих словах он почему-то слегка краснеет и покашливает, но, поразмыслив некоторое время, всё-таки откладывает книгу, поднимается с места и, мимоходом снова пощупав мой лоб, идёт к инструменту.
Я тихо ликую про себя, радуясь неожиданной удаче.
Артур неспешно обходит рояль кругом, неся перед собой подсвечник, неодобрительно качает головой и смахивает с крышки небольшую лужицу с лежащими в ней скукожившимися листьями. Садится на стул и открывает покрывшуюся грязными разводами крышку, любовно проводя пальцами по клавишам.
– Что тебе сыграть?
Даже не успеваю подумать над ответом, ибо он готов вот уже который месяц.
– Сыграй ту мелодию…на дне рождения Брагинского, помнишь?
– Балбес, – возражает он, – то произведение написано для четырёх рук. В две не будет звучать.
– Ну, тогда, – я задумываюсь. – Да без разницы тогда. Что угодно, – переворачиваюсь на живот и, свесив вниз перебинтованные руки, улыбаюсь. – Я буду слушать всё.
Он лишь хмыкает и, взяв на пробу несколько нот, плавно заносит руки над клавишами.

***
Гроза.
Стихия за окном в самом разгаре, но ей ни за что не проникнуть сюда. Толстые стёкла преграждают путь какофонии грома, а от громоздкого инструмента в темноту, разбавленную отсветами каминного пламени, нежно льются чистые звуки музыки.
И я, вдруг вспомнив одну далёкую летнюю ночь и рождённый в ней диалог, совершенно по-новому гляжу на эту комнату… и начинаю отсчёт.

Один.
Чувствую, как болезнь отступает, сдавшись под неведомой мне силе, и понимаю, что меня начинает клонить в сон.
Два.
В почти пустой кружке, стоящей у дивана, на самом донышке отражается моё лицо, склонившееся над ней для последнего глотка.
Три.
Разрядившийся телефон валяется тут же, рядом, и гладкая поверхность дисплея мастерски копирует мой профиль.
Четыре.
Кусочки разбитого зеркала, устилающие пол, заточили в себе изображения моей долговязой фигуры, покрытой горой одеял, и изловчились отобразить в себе круглые ножки рояля.
Пять.
Полированная чёрная крышка отзеркаливает пламя свечей, стоящих на ней, и тщетно пытается удержать быстрые руки, каждое новое мгновение взлетающие ввысь.
Шесть.
В оконном стекле, защищающем нас от непогоды, мутно вырисовывается его силуэт, смазанный дождевыми дорожками.
Семь.
Артур сидит перед инструментом, гордо выпрямив спину, и музыка, рожденная его пальцами, успокаивает меня, уносит ласковыми волнами в другую реальность… ту, что по иную сторону обыкновенной жизни. А звуки фортепиано даже сквозь сон продолжают звучать в моих ушах, даря уверенность и наполняя скрытой силой.

Я засыпаю, сквозь дрёму ощущая касание ласковых пальцев, скользящих по моему лицу и убирающих мешающие волосы; чувствуя, что сейчас я не один. Что теперь я никогда больше не останусь в одиночестве.
И пусть нас не семеро человек под одной крышей, я точно знаю – тепла наших душ, прошедших столько испытаний и наконец-то нашедших общий язык, с лихвой хватит на двоих.
Почему?
Это странный вопрос, ребята.

Потому что мы – семья.