APH фанфик "Seven i". Глава 7.

[Baikalika38]

Автор: я
Бета: Сам себе бета
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка, Англия. Остальные фоном.
Рейтинг: PG-13
Жанры: Драма, POV, Романтика
Статус: в процессе написания

Много думать вредно?
Кто-то скажет – да, кто-то – нет, и каждый из них, скорее всего, будет прав и не прав одновременно. Ведь истина часто прячется где-то посередине, серой мышью притаившись между полярными мнениями двух спорящих сторон.
Обычно я ни над чем долго не думаю. Если существует какая-то проблема, требующая напряженной умственной деятельности, я либо быстро нахожу ей решение, либо, если незамедлительно отыскать выход не получается, сваливаю ответственность на кого-нибудь ещё. Я знаю, что это по-свински, что подобным образом поступать нельзя и бла-бла-бла, но делать так проще всего. Мне не нравится, когда на моей шее висит камень тяжких дум, тянущий в пучину депрессии и непрекращающейся головной боли. Все эти игры разума, логические цепочки, поиск верного ответа…
Это не для меня, ребята. Только не для меня.

Примерно так я считал до недавнего времени. До того момента, как меня навылет проcтрелила мысль, что я больше не хочу быть один. Внезапно.
Это было странно, и я не мог себя понять. Вернее, я не мог разобраться в том, почему чьё-либо внимание потребовалось мне именно сейчас.
Ах, да.
Конечно же.
Не чьё-либо. А внимание одного очень конкретного человека. Мои желания с каждым днём приобретали всё более четкие контуры, и от этого мне становилось всё тоскливее и тоскливее – я ведь понимал, что на пути к их исполнению появились непредвиденные преграды. И я пока не знаю, как их обойти.
Забегая вперёд, скажу, что я так не разгадал причины столь спонтанного возникновения моей навязчивой, плохо контролируемой одержимости идеей о восстановлении наших отношений, возврате их на прежние места.
Что послужило детонатором этого душевного взрыва?
Без понятия, честно.
Потом, немного позднее, когда я с дотошностью какой-нибудь бабули-консьержки обдумывал слова, скупо брошенные мне в порыве горького отчаяния, я понял, что, наверное, для этого мне просто требовалось время. Много, очень много времени, чтобы остыть, осознать…захотеть. И именно по этой причине ни о чём подобном я не задумывался раньше.

А он просто устал меня ждать.

***
Июнь.
После того случая все наши встречи сводились только к совместным собраниям восьмёрки, а до лета мы не виделись вообще. Я пробовал звонить несколько раз…несколько десятков раз, но мне не отвечали. В его администрации всегда говорили одно и то же: занят, не может, оставьте, передадим.
Когда мы наконец встретились, я первым делом подошёл к Артуру и спросил, почему он не перезвонил, не связался со мной. Впрочем, смысла в моём поступке не было. Ответ всё равно был известен загодя, но я, тем не менее, надеялся услышать какую-нибудь отговорку, оправдывающую вынужденное молчание.
Ха-ха.
На этот раз моё чутье (на факт отсутствия которого меня так любят тыкать носом, кстати) не подвело.

В целом, на летней сессии всё проходило по одному и тому же скучному сценарию, заученному до последнего жеста: сухое приветствие, полусекундное рукопожатие, вспышка пересёкшихся на одно мгновение глаз…
Мы как чужие.
Он изредка что-то говорит, но больше слушает, прожигая надменным взглядом выступающего. Хотя, когда на этом месте оказывался я, мне чудилось, что смотрит Артур скорее не на меня, а на карту, которая висела на стене за моей спиной. Словно я – это не я, а гигантская лупа, увеличивающая мелкий неразборчивый шрифт географических названий.
Так вышло, что я стал наблюдать за ним. Сначала редко, потом всё чаще, под конец постоянно, словно восполняя таким образом недостаток общения. Старался делать это незаметно, как бы невзначай окидывая присутствующих взглядом и задерживаясь на одном из сидящих здесь – на том, кто, как нетрудно догадаться, особо интересовал меня. Подсознательно я хотел, чтобы он поднял глаза, тоже посмотрел на меня, поймал сигнал…хотел, чтобы возник зрительный контакт, пусть короткий, но способный донести до другого человека то, что я не мог сказать вслух. Но этого, естественно, не происходило. Наши взгляды встречались очень и очень редко, а если это и случалось, то он смотрел не внутрь, а сквозь. И мне становилось досадно.
Подойти и заговорить было выше моих сил. Меня будто что-то крепко сковывало, как только я собирался сказать ему несколько слов. Это было так на меня на похоже, что, приходя домой, я ругал себя почём зря, не стесняясь в выражениях. Сопляк, размазня, трусливая задница…что я там ещё говорил?
Следом появилось чувство растерянности. Да было ли когда-нибудь такое, чтобы я нерешительно мялся перед кем бы то ни было?! Тем более, перед хорошо знакомым мне человеком!
Абсурд.

Скинув одеяло на пол, в одну из очередных бессонных ночей я вновь пытался разгрести бардак в собственных мыслях. Голова гудела, а растрескавшийся потолок продолжал своё бесконечное падение вниз. Я всё не переставал удивляться, почему он до сих пор не размазал меня вместе с кроватью по холодному полу.
Мне неуютно. Пальцы сжимают гладкий пластик плеера, то прибавляя, то убавляя громкость музыки, хлещущей по ушам.
Мне скучно и просто паршиво.
Сквозь приоткрытое окно в комнату проникает нагретый воздух, обдавая знойным дуновением и без того разгорячённое тело.
Мне не нужны посторонние. Я устал от них. Они надоели мне.
Звуки утонувшего в ночи города увязли где-то на пути к моим ушам. Их всё равно не слышно – громкость стоит на максимуме. Играет что-то противно монотонное…и откуда в плеере эта фигня? Аж глаза…слипаются…совсем что-то…

…Необычное ощущение. Незнакомое.
Я чувствую себя потерявшимся ребёнком, стоящим посреди многолюдной улицы, в окружении бессчетного количества неприятно галдящих людей. Наверное, у меня слишком несчастный вид, потому что все они настырно лезут ко мне, допытываются, жалеют…кто-то причитает, кто-то пытается развеселить. Сочувственные взгляды, назойливые фразы и жесты… Зачем они это делают?
А ещё среди всего этого гвалта я чётко слышу один вопрос, перекрывающий десятки звучащих голосов и произносимый, как мне кажется, с едкой, ироничной издёвкой:
– Эй, герой! А где твои родные? Где семья?

Долбящий по мозгам бит выкинул меня из короткого, проведённого в полудрёме забытья, но не позаботился о том, чтобы стереть стоящую перед глазами толпу, испуганного пацана, уже готового разреветься, и эти слова.
Замолчите.
Блекло сверкнув погасшим экраном, айпод летит под кровать.
Я хочу тишины. Не той, что стоит вокруг сейчас и давит на меня, заставляя лицо кривиться от собственных бессилия, инертности, бесполезности. Другой, смутно знакомой мне…или нафантазированной? Той, что усыпляет, дарит мягкое прикосновение скрытой нежности и обволакивающую умиротворенность. Той, что даёт почувствовать себя необходимым, что с головой покрывает облаком внимания, безмятежного спокойствия, трогательной заботы…маленького, истинного счастья.
Ведь это было. Я помню. Это было! Я не могу, не могу ошибаться!
Слишком близко. Слишком хорошо.
И слишком больно от того, что всё это, оставив глубокий след на сердце, ушло.
Ушло в никуда.

***

– Послушай…Вот бывает же так, что вроде и люди хорошие, и интересы у вас одни и те же, и общаетесь вы, но что-то вдруг меняется и – бац! – видеть их сил нет. Никого. Надоели все, без разбора, и вдруг дико хочется просто запереться дома. Отключить телефон и сидеть так в тишине, – я немного помолчал, поджав губы. – А вот остаёшься один, и становится тоскливо. Хоть на стенку лезь от… безысходности. Вроде и не можешь никого выносить, но и в одиночестве плохо. Почему так?
– …Странно слышать от тебя такое, Альфред.
Мы сидели на крыльце его большого деревянного дома, который затерялся где-то среди бескрайних просторов таёжных лесов, холодных озёр и стремительных рек. Я бессовестно напросился в гости, потому что мне позарез нужно было с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь таким, кто сможет меня выслушать. а ещё лучше – помочь. Хотя бы одним пустячковым советом. Нужен был надёжный, рассудительный и добрый человек. Кандидатур нашлось мало…если быть точным, всего одна.

…Интересно, почему именно он?
Такая ирония судьбы, кто бы мог подумать… Впрочем, теперь мне нет до этого никакого дела. Мне достаточно того, что я верю. Верю ему, и докапываться до истины, искать подвох или просчитывать свои действия на несколько ходов вперёд просто нелепо. Он не станет делать подлости исподтишка. Он их вообще никогда не делает, если уж на то пошло.
Поэтому…выбор сделан.
Что-то подсказывало мне, что ему можно довериться. Несмотря на то, что говорят или думают о нём другие. Несмотря на наши разногласия, конфликты, вражду. Даже несмотря на то, что он коммунист. Бывший.
Я ведь на самом-то деле прекрасно знаю, что к чему.
– Веришь или нет, но мне тоже. Похоже, я вляпался в большое дерьмо, Эван, – я тяжко вздохнул и поднял глаза на небо.

Красиво.
Бескрайнее полотно цвета индиго притягивает взгляд рассыпанными на нём звездными крошками. Большие, средние, ещё поменьше…всё как на ладони. Холодный, далёкий, безразличный ко всем нам свет... Сквозь бесплотную призму чистого воздуха чётко видны очертания каждой тонкой хвоинки на раскидистом дереве у окна. Пахнет смолой, тёплыми досками и ветром.
Я смежил веки и вслушивался в шум горной речки, что прокладывала себе путь по тайге где-то недалеко отсюда. На краткое время я снова смог стать самим собой… прежним собой. Напряжение ослабло, голова очистилась от всякой ерунды, что вертелась в сознании, как белка в колесе. Похоже, единственный человек, чьё присутствие не раздражает меня, не нервирует, как это происходит иногда, сейчас сидит рядом со мной. И здесь, посреди не имеющих границ русских просторов, под покровом глубокой ночи я могу на миг почувствовать лёгкость в душе.
– Это неизбежно, – крыльцо тихо скрипнуло, когда он чуть пошевелился. – Людям вокруг обычно нет до тебя никакого дела, Фред. Все теперь живут только для себя. Ну, или для себя в первую очередь, а уже потом для остальных, – он посмотрел на меня, и грустная полуулыбка тронула уголок его губ. – Ты говоришь, общие интересы…Так-то оно так, конечно… Но люди «дружат» и общаются только лишь потому, что им это нужно. Человеческий эгоизм, понимаешь? – он сделал плавный и широкий жест рукой. – Везде. Как отрава. Пообщался с тобой твой знакомый, поиграл в друзей, добился, в конце концов, желаемого результата – и прости-прощай. В гробу бы видеть таких людей, – горько бросил он, сведя брови к переносице.

Его неторопливый монолог плавно разливался в воздухе, органично вписываясь в густую тишину. Я замер в одной позе и, наклонив голову вперёд, просто следовал по невидимой дорожке за его голосом.
– И ведь не прочитаешь, что у него на уме, не узнаешь правды…– выдержав небольшую паузу, словно давая время обдумать сказанное, его бархатистый тембр вновь зазвучал в ночи. – Я это к чему всё говорю…Свои собственные стремления, желания…мало кого интересуют, чего хотят другие. А ведь это чувствуется, только верят в подобное не все. Вера вообще сложная штука. Нельзя её терять, но и сохранить её очень, очень сложно. Хочешь людям верить, а потом обжигаешься. Больно.
Да, я знал это. И это было действительно так.
– Знаешь, Альфред, отношение к себе можно ощутить… Не всегда осознанно, правда…чаще интуитивно. Но эти чувства редко обманывают. В каждом слове, в каждом жесте угадываешь одну цель – использовать, побольше выжать, извлечь для себя любимого максимум выгоды… – его взгляд на мгновение стал жестким, отчаянным, словно эти слова причиняли ему страдания. Блеснув мимолётной вспышкой, он тут же потух. – Вот поэтому-то, я считаю, мы и устаём от людей. Особенно мы, – он многозначительно взглянул на меня. – В нашей компании всё это справедливо, как нигде. Только выгода. И больше Н-И-Ч-Е-Г-О, – он произнёс это слово по слогам, тихо-тихо, так, что я скорее прочёл его по губам, чем услышал. – Мы часто устаём, сильно. Хочется убежать на край света, подальше от всех, от их постоянного «я», «я», «я»…Мне нужно, я хочу…Я не говорю, что все такие. Встречаются ещё редкие люди, способные думать прежде о ближних, а потом уж о себе. Но, – в его голосе ясно прозвучала тоска, – их мало. Очень мало.
Я сидел и молча слушал его. Слова, произносимые с тихой печалью, неприятно отзывались в съёжившемся в комок сердце.
– Только знаешь что…

Это не было похоже на вопрос, требующий ответа, но я, с трудом разомкнув онемевшие губы,
всё равно произнёс:
– Что?
– Есть у каждого из нас нечто такое, что позволяет выживать среди не знающего пределов эгоизма. Больше того, спасает от него, поддерживает. Дарит нам возможность жить, дышать, искать счастье и находить его.
– Так что же это?
Россия отвернулся от меня, так, что я не мог видеть его лица. Но я знал, что он улыбается сейчас. Сразу понял.
– Это – семья.

Я моргнул.
– Что-что, прости?
Он внезапно перешёл на свой язык, и я не понял значения этого слова.
– Прости, Альфред. Сам не заметил, как сказал. Просто…– он устремил взгляд в небесную даль, –…это слово слишком много значит для меня… Семья.
– Как…как ты сказал? Повтори ещё раз.
– Семь-я. Семья. Смысл нашей жизни.
Он потянулся, громко хрустнув суставами, и лёг на спину, подложив руки под голову. Я последовал его примеру, и теперь всё, что я видел, было лишь сплошным тёмно-синим морем, простирающимся далеко за границы моего воображения.
– Семь-ия. Семь-я. Красиво звучит, – я чуть улыбнулся, пробуя слово на вкус.
– Да. Мелодично, нежно. Мой язык вообще очень красивый, – он тихо засмеялся. – А знаешь, что обозначает это слово?
– Как – что? Семью и обозначает, разве нет?
– Не совсем. Оно как бы образовано из двух других слов: «семь» и «я». То есть, семь меня, – пояснил он. – Семь таких же, как я. Одна суть, одна жизнь, общая. Печали и радости, заботы, горе, веселье – всё общее. И такое родное, такое близкое тебе…вы все – одна душа, понимаешь? – его голос стал глубоким, взволнованным. – В трудную минуту, когда от всех этих ложных друзей, увивавшихся за тобой лишь из-за корысти, не останется и следа, лишь семья тебя поддержит. Беречь её нужно. Беречь, как самое дорогое сокровище. Потому что твои близкие – это то единственное, ради чего стоит жить на этом свете.

Вот, вот подходящий момент!
– Знаешь…– слова сами собой быстро сорвались с моего языка. – Знаешь, я хотел поговорить тут…насчёт…Вообщем, понимаешь…Артур, он…мне кажется, что…
Запнувшись, я не знал, как объяснить ему свои переживания. Вот ведь…приехал за советом, называется. Даже проблему не могу сформулировать нормально. Идиот.
– Я понимаю.
Он повернул ко мне голову и мягко, но серьёзно смотрел на меня. От этого взгляда меня как будто прорвало, и поток хлынувших наружу слов было не остановить.
– Он, знаешь, он не хочет со мной разговаривать! Он не хочет видеться, не хочет выслушать меня, а я…Мы как чужие, но я хочу, чтобы всё было как прежде! Я не знаю, почему он не подпускает меня к себе. Он стал таким снобом, я его совершенно не понимаю! Я пытался выяснить, в чём проблема, но он как будто меня не слышит. Я просто хочу всё восстановить, я знаю, что это будет правильно. Да, мы ссорились, но ведь мы же не враги друг другу, и я… мне так паршиво. Я чувствую себя каким-то изгоем. Меня бесят все вокруг, и почему-то хочется побыть одному, только не совсем одному, а вот так, чтоб с…с…семьёй, – неловко закончил я.
Было непривычно произносить что-то такое. Да ещё и перед кем-то. Но, когда я выговорился, мне будто бы стало чуть лучше.
Я замолк, собираясь с мыслями.
–…Россия…что…что мне делать?
Нет ответа. Лишь тишина ночи, разбавляемая звуками воды и леса.
Я ждал. Под ложечкой неприятно засосало, и я беспокойно томился, угнетаемый неизвестностью.
Рядом со мной раздался тихий вздох. Словно собираясь с мыслями, он не спешил прерывать возникшую паузу.
Секунда, другая, третья…
– …Всё, что можешь. Делай всё, что только сможешь. Потому что это – твой единственный близкий человек. Твоя семья.

@музыка: Rufus Wainwright - Hallelujah

@темы: fic, APH